Ольга Володарская - Зов темной воды

Лариса Белозерова отперла дверь квартиры старым теткиным ключом и вошла внутрь. Длинный коридор был привычно темен, только в его конце слабо светилось оконце ванной, дверь в которую снес кто-то из последних жильцов коммуналки.

Лара сбросила с плеча сумку, разулась. Но, ступив на пол голыми ногами (капроновые колготки не считаются), почувствовала под ступнями песок, нанесенный подошвами прошеных и непрошеных гостей этой квартиры, за которыми некому было убрать. Пришлось обуться. И идти через длинный коридор на высоченных каблуках, от которых Лара так мечтала избавиться.

Доковыляв до ванной, она нашла на батарее тряпку, намочила ее и вернулась к входной двери. Кряхтя, Лара наклонилась и принялась мыть пол. Когда от песка не осталось и следа, она с наслаждением скинула туфли и прошлепала по еще влажному паркету к туалету, чтобы швырнуть в ведро тряпку. Но ведра там не оказалось. Как и унитаза. Вместо него на полу стоял пластиковый таз, к огромному облегчению Лары, без следов чьего-нибудь облегчения. Туда она тряпку и кинула. Потом сполоснула руки, стянула колготки и, сев на край облупившейся ванны, сунула под водяную струю ноющие ноги.

– Хорошо, – прошептала Лара, ощутив приятное покалывание в пальцах.

Пока истомившиеся в тисках модельных туфель ноги отходили, Лара осматривалась. Как и следовало ожидать, ванная комната представляла собой жалкое зрелище. На стенах вздутая краска, на потолке черная штукатурка, трубы текут, раковина в трещинах, а по загаженному полу неспешно прогуливаются гигантские прусаки, не боясь ни света, ни человеческого присутствия.

– Кошмар, – резюмировала Лара, но без горечи. Она знала, в каком состоянии будет выкупленная ею коммуналка.

Еще бы не знать! Лара Белозерова, можно сказать, в ней выросла, хотя проживала она вместе с родителями совсем в другой квартире – отдельной, двухкомнатной, на другом конце Москвы. Здесь же, в этой запущенной коммуналке в районе Садового кольца, жила ее бездетная тетка, которой Ларины родители спихивали дочь в тех случаях, когда надолго уезжали из дома. А поскольку делали они это часто (оба играли в джазовом оркестре – мама на фортепиано, отец на саксе), Лара проводила с теткой большую часть своей жизни.

Тетку звали Ивой. Иветтой, как она представлялась, и Лизаветой, как было на самом деле. Тетка всю жизнь проработала в Малом театре гардеробщицей, так что ее племянница с младых ногтей приобщалась к высокой культуре. Сама Ива тоже была причастна к искусству. С юности и до самой смерти она пела в самодеятельности и участвовала в постановках драматического кружка при ЖЭКе. Голос у нее был отменный, актерские способности тоже присутствовали, поэтому Ива мнила себя несостоявшейся примой, лишенной возможности выступать в Малом только потому, что война и эвакуация помешали ей поступить в театральный вуз. Уверенность в непризнанной гениальности наложила на тетку свой отпечаток – до самой смерти в возрасте восьмидесяти лет Ива носила расшитые золотой тесьмой пиджаки, каблуки, красилась, делала начес а-ля Джина Лолобриджида и не расставалась с янтарным мундштуком. Даже на смертном одре она покуривала свои тонкие сигаретки, настаивала на опрыскивании себя духами и все норовила улечься так, чтобы в случае, если смерть заберет ее во сне, никто из обнаруживших Иву не заметил ее второго подбородка.

Когда старуха умерла, ее комната досталась племяннице. Лара тогда только окончила институт и устроилась на работу – помощником редактора на телевидении, – и своя жилплощадь пришлась ей как нельзя кстати. Но, переехав в теткину комнату с намерением радоваться жизни: водить подруг, друзей и новоиспеченного жениха для проверки половой совместимости, – она вынуждена была признать, что унаследованные ею «хоромы» для этого совершенно не годятся. А все из-за соседей, коих насчитывалось двенадцать человек, и половина из них скоротечно приобрела алкогольную зависимость. Раньше, насколько Лара помнила, они только попивали, отмечая выходные символической бутылкой, а праздники шумными застольями, теперь же эти люди пили по-черному. Результат – дебоши среди ночи, ругань круглые сутки, горы пустых бутылок в коридоре, блевотина на кухонном полу. Радоваться жизни в такой обстановке Лара не могла. Остальные обитатели коммуналки тоже, но за многие годы совместного проживания они научились абстрагироваться от окружающей мерзости, а главное – давать разудалым соседям отпор. Особенно в этом преуспела старуха Берг (за глаза называемая всеми Графиней), способная отшивать приставал одним лишь колючим взглядом потускневших карих глаз. Другие поступали иначе: кто облаивал, кто милицией грозил, а кто и в морду давал. И только Лара не могла справиться с пьяницами. По ночам те ломились именно к ней. Из ее хлебницы они воровали хлеб на закуску и гадили мимо унитаза именно в дни ее дежурства.