Елена Ткач - Седьмой ключ

Ее нигде не было. А кто там, в кустах?

Алеша приподнялся на цыпочки. За густыми кустами сирени спиной к нему стоял Машкин отец и что-то рисовал, полностью поглощенный своим занятием, — оттого и не заметил Лешиного приближения. А Алеша увидел то, что было изображено на плотном листе бумаги.

Это были чьи-то глаза. Только одни глаза — гигантские, неестественные… жуткие глаза! Зрачки были темнее ночи, по белкам тянулись красные прожилки. Как моя пораненная вена, подумал Алеша, но больше думать не мог. Точно кролик на удава глядел он на удивительную картину, глядел пристально, не мигая, а глаза будто втягивали, впитывали его всего, точно он был лужицей, а картина — губкой.

Он не смог даже окликнуть Машкиного отца, да что там, он тут же позабыл как того зовут — взгляд нарисованных глаз парализовал его волю. Так Алеша и стоял в столбняке… Долго ли? Он не знал. Поле, образованное вкруг картины, как будто впитывало в себя время. Наконец Машкин отец закончил работу, аккуратно сложил кисти и обернулся. Он обернулся на каблуках, точно солдат, выполняющий команду «кругом», и заслонил собою картину.

И в этот миг Алеша словно очнулся. И глянул в глаза того, кто только что закончил картину. И крик его разорвал тишину, не крик даже — вой — вой загнанного в ловушку… Неловко взмахнув руками, словно хотел заслониться от человека, стоявшего перед ним, Алеша рванулся с места, споткнулся, чуть не упал и вприпрыжку, петляя побежал прочь.

После он не мог себе объяснить, что ж его так напугало, что он увидел… А увидел он пустоту. Глаза Машкиного отца были совершенно пусты. Они были лишены мысли, света и цвета. Они были словно выпиты. До дна.

В тот день Борька жутко маялся — накануне сломался его кассетник, и утром отец увез его в город — чинить. Без своего «музона» Борьке жить было нечем. Он никак не мог найти себе занятие и от нечего делать решил провести эксперимент: сколько морковки может слопать морская свинка — он знал, что жрет она беспрерывно, но никогда не прикидывал, сколько ж в нее влезает… Он уже скармливал ей четвертую морковину, когда услышал дикий вопль с соседнего участка. Это был даже не вопль, а вой, протяжный и страшный. Борька тотчас бросил свое занятие и в два прыжка очутился возле забора.

В отдалении за кустами сирени он увидел Машкиного отца, неподвижно стоявшего возле этюдника, и Алешу, который опрометью мчался с участка с таким видом, будто за ним пришельцы гнались.

«Что ж тут такое произошло? — недоумевал Борька, приникнув к широкой щели между штакетинами. — Может, Машкин отец его выгнал?» Борька проследил, куда побежал Алешка — в сторону помойки, к воротам, ведущим к лесу, а вовсе не к своему участку. Не восвояси… А Машкин отец? Тот продолжал стоять неподвижно, как истукан, потом задвигался, зашевелился и сел на траву.

— Да, тут что-то не то, — Борька почему-то заговорил вслух. — Проберусь-ка туда, погляжу… — решил он и, пробравшись вдоль забора к незакрепленной гнилой штакетине, отодвинул ее и протиснулся в образовавшийся лаз. Пригибаясь, добрался до куртины сирени, за которой был установлен этюдник, — там сидел на траве Машкин отец. Осторожно раздвинув ветки, он чуть не охнул — такая жуть глядела на него с картины: какие-то нечеловеческие глаза! От одного их вида мороз продирал по коже.

«Ну и рисуночек! — подумал Борька. — Чего ж с ним творится, если он такое малюет? Может, того… крыша поехала!»

— Зовут, зовут, да… — разговаривал сам с собою Сережа. Голос у него был глухой, монотонный, без интонаций, а глаза уставились в одну точку. — Там есть все. Там. Туда. Я должен. Иду. Иду, потому что там и есть клад. Настоящий. Бесценный. Пора.

Он поднялся с тем же отсутствующим выражением и, механически переставляя одеревенелые ноги, направился к калитке.

«Как на протезах! — поразился Борька. — Инсульт у него, что ли? Говорят, при первом инсульте не до конца парализует…»

Но мысль о том, что случилось с Машкиным папой, недолго вертелась в его голове. Тот говорил что-то о кладе, и смысл этих слов не сразу дошел до мальчишки — так сразило увиденное! — но буквально через минуту этот смысл молнией озарил его мозг.

— Клад! — прошептал он, и его раскрасневшееся лицо передернулось. — Вот оно, клад! Этот тип знает, где он спрятан. Скорее за ним!

И уж больше не прячась, распрямясь во весь рост, — все равно идущий впереди человек ничего, похоже, не замечал, — Борька пустился за ним вдогонку.