Паула Гослинг - Тайна Люка Эббота

— Мы будем держать вас в курсе, мистер Томпкинс, — сказал он.

— Когда мы можем… когда…

— Следователь свяжется с вами сегодня или завтра утром, — пообещал Люк.

Они вышли и молча прошли к машине. Пэдди взглянул на улицу для маленьких очаровательных домиков.

— А действительно, здесь очень мило.

Люк открыл машину, не взглянув на него.

— Было, — тускло проговорил он.

Дженифер Имс стояла возле аптеки и глядела на Хай-стрит. Наступали сумерки, но свет поздней осени еще лился на каменные стены домов, золотил их и придавал обстановке странный двумерный вид. Как будто улица была декорацией к пьесе или фильму. Как, интересно, он мог бы называться?

Она взглянула на часы. Такая тьма — и всего без пятнадцати четыре? Итак, «Тьма в половине четвертого?» Нечто вроде этого. Сырой ветер проникал под пальто, и за выхлопными газами она чувствовала запах дождя, а также горьковатый запах бархатцев, идущий от клумбы неподалеку. Она обещала встретиться с Фрэнсис в четыре у «Коппер Кеттл».

— О, доктор Имс! — услышала Дженифер и обернулась. Это был мистер Пелмер, аптекарь. — Рад, что встретил вас: боюсь, вы забыли выписать один рецепт для старой миссис Биддл. — Он протянул ей бланк, и Дженифер почувствовала, как она вспыхнула, отыскивая в сумке ручку.

— Простите, мистер Пелмер, наверное, я была чем-то отвлечена.

Она нашла ручку и, приложив бланк к окну, написала рецепт. Ручку пришлось несколько раз потрясти, пока она согласилась начать писать в необычном положении.

Мистер Пелмер добродушно рассмеялся. Он был маленьким человечком с большой лохматой головой. Он напоминал ей морского конька. По-видимому, он полагал, что громкий смех — признак мужественности. Обычно этот смех неприятно поражал тех, кто не был знаком с этой чертой аптекаря, и даже внушал тревогу. Но Дженифер притерпелась к нему — или, скорее, внушила себе, что ей придется слышать этот смех еще много лет.

— Ну, да это ерунда, — успокоил мистер Пелмер, продолжая посмеиваться, будто медицинские ошибки были для него чем-то комичным. — Ваш дядя — мастер по выписыванию рецептов. Причем я всегда мог бы сказать, в какое время суток он выписывал рецепт. Утром рецепты бывали разборчивы, но к вечеру он настолько уставал от стонов и жалоб пациентов, что его рецепты становились похожими на пару закорючек — и ровную линию вместо подписи. Я всегда говорил миссис Пелмер: вечерним пациентам лекарство прописываю я, а не он. — Он перестал смеяться. — О, конечно, я не допускал никакого неуважения к вашему дяде. — Мистер Пелмер разведывал мостовую и внимательно следил за реакцией Дженифер.

— Конечно, — согласилась Дженифер, возвращая ему бланк.

— Он чудесный человек. Нам очень недостает его, — продолжал мистер Пелмер. — Никогда не будет другого… так сказать…

Дженифер улыбнулась.

— Да. Многие его пациенты говорили мне то же самое: никогда не будет другого такого человека.

Мистер Пелмер как-то странно, искоса взглянул на нее и добавил:

— К счастью.

Дженифер не пожелала показать своего удивления, но не пожелала предать даже и в воспоминаниях своего очаровательного, но бесконечно эксцентричного дядю, недавно ушедшего на покой доктора Уэллеса Кэдвеледера Мэйберри.

— Это только один не подписанный мною рецепт? — с улыбкой спросила она. — Мне нужно идти, у меня еще много вызовов на дом. («Брось, Дженифер, — сказала она самой себе, — у тебя сегодня всего четыре вызова. Всего четыре — и притом приятных».)

— Ах, да. Я слышал, что мистер Тиг вновь подкачал, — уклончиво сказал мистер Пелмер. — Не сомневаюсь: потребуется «Дайте То Же Лекарство, Что Вы Давали Прежде». Я уже приготовил. — И он, лучезарно взглянув на врача, подмигнул, будто они были всецело понимающими друг друга заговорщиками.

— До свидания, мистер Пелмер, — проговорила Дженифер и пошла прочь, прежде чем он заговорил снова.

Старый дурень, подумала Дженифер, хотя она предполагала, что лекарство понадобится действительно то же самое, если только дядя не ошибся в диагнозе. А такая возможность всегда была. В последние годы артрит медленно, но верно подавлял ум и жизнедеятельность дяди. Он нанял помощника, молодого Дэвида Грегсона, но все годы с момента ее развода он надеялся, что Дженифер наконец сдастся и «вернется домой», как он говорил. Именно дядя Уэлли вдохновил ее стать врачом, и она предполагала, что он всегда знал, что капитуляция, наконец, произойдет. Втайне она надеялась, что он расстанется со своими надеждами, поскольку была честолюбива и планировала сделать карьеру консультанта по внутренним болезням. Когда она приходила к дяде с визитом, тот говорил о ее практике уверенно, будто пациенты были уже ее собственными, а она — постоянно практикующим врачом. Она обычно улыбалась — и твердо переводила разговор на другую тему. Возможно, он понимал, что эта работа — не то, чего она желала бы; возможно, не желал, чтобы она делала одолжение ему из любви. Все это напоминало противостояние двух упрямых, но любящих друг друга людей.