Харлан Кобен - Один неверный шаг

Уин посмотрел на Майрона.

— Тебе лучше знать.

Майрон вгляделся в голубые, с крохотными серебристыми вкраплениями глаза приятеля и удовлетворенно кивнул. Он действительно хорошо знал, каков Уин на самом деле.

— Сейчас я говорю о прагматизме, — продолжал Уин, — а не о страхе. Надавить на кого-либо — вполне нормальное явление. Вступить в вооруженную конфронтацию — тоже. Прежде мы прибегали к этому множество раз. И оба знаем, что я никогда не отказывался от такого рода приключений. Более того, по твоим же словам, получал от всего этого немалое удовольствие. Даже, возможно, слишком сильное. Но при всем том у нас всегда была цель. Мы искали Кэти, чтобы оправдать клиента, и по той же причине гонялись за убийцей Валери. Вели розыски по настоянию Грега, потому что он, помимо всего прочего, очень хорошо платил. То же самое можно сказать и о парне по фамилии Колдрен. Но в этом деле цель представляется мне слишком размытой, неопределенной.

Радио в машине работало очень тихо, но Майрон все равно ухитрился разобрать слова известного поп-исполнителя Сила, сравнивавшего в песне свою любовь с «поцелуем могильной розы…». Романс, одним словом.

— И тем не менее, — заметил Майрон, — мне еще какое-то время придется этим заниматься.

Уин ничего не сказал.

— И мне понадобится твоя помощь.

И снова ему ответом послужило молчание.

— Откуда-то, словно из воздуха, материализовались стипендии на имя Брэнды, — сказал Майрон. — Я склоняюсь к мысли, что мать посредством этих стипендий оказывала материальную помощь дочери. Анонимно. Я бы хотел, чтобы ты проследил эти деньги.

Уин протянул руку и выключил радио. Движение на улице почти отсутствовало. Исправно гудел кондиционер, но, если не считать этого, установившаяся в салоне тишина с каждой минутой становилась все более тягостной. Наконец через пару минут Уин нарушил молчание:

— Ты влюбился в нее, не так ли?

Вопрос настолько поразил Майрона, что он приоткрыл рот. Уин никогда не задавал подобных вопросов. Наоборот, прилагал максимум усилий, чтобы избежать разговоров на эти темы. Майрон даже пришел к выводу, что объяснять Уину сокровенные движения человеческой души все равно что рассказывать о тонкостях джазовых композиций раскладному стулу для отдыха на природе.

— Может, и влюбился, — ответил Майрон.

— И это влияет на твои способности к рациональному мышлению, — наставительно сказал Уин. — Как известно, эмоции способны воздействовать на прагматизм и даже подавлять его.

— Постараюсь этого не допустить.

— Притворись на минуту, что не влюбился. Стал бы ты тогда заниматься всем этим?

— Это имеет значение?

Уин кивнул. Он понимал его лучше, чем другие. И уж конечно, понимал, что гипотетические предположения не имеют ничего общего с реальностью.

— Ладно, оставим это, — сказал он. — Лучше расскажи, что знаешь о стипендиях Брэнды, а я подумаю, что тут можно сделать…

Потом они снова надолго замолчали. Уин, как всегда, казался совершенно расслабленным и в то же время готовым к любому отчаянному предприятию.

— Между непреклонностью и глупостью очень тонкая граница, — через некоторое время произнес он. — Попытайся остаться на правильной стороне.

Движение во второй половине воскресного дня продолжало оставаться редким. Так что Линкольн-туннель они пролетели, что называется, с ветерком. Уин развлекался с кнопками недавно приобретенного Майроном CD-плейера, нажимая то на одну, то на другую, и остановился на современной обработке американской рок-классики семидесятых. Сначала они прослушали песню «Ночью Чикаго вымирает», а затем рок-балладу «В Джорджии один за другим гаснут огни в ночи», из содержания которых Майрон узнал, что в семидесятые годы гулять по ночам было очень опасно. Потом рок-композиции сменила сквозная тема к песням из фильма «Билли Джек». Помните фильм «Билли Джек»? Уин помнил. Возможно, даже слишком хорошо.

Последним номером шла классическая сентиментальная баллада семидесятых «Шеннон». Лирическая героиня Шеннон умерла в самом начале баллады, после чего исполнители высокими подвывающими голосами сообщили слушателям, что тело бедняжки унесло течением в открытое море. Эта песня всегда трогала Майрона до слез. У матери Шеннон до конца жизни кровоточило разбитое сердце, а отец здорово сдал, и на его лице навсегда застыло скорбное выражение. Короче говоря, после смерти Шеннон все на свете изменилось в худшую сторону.