Энн Грэнджер - Убийство в приличном обществе

Бенедикт принял меня у себя в кабинете. Посреди комнаты, на мольберте, стояла большая картина маслом. Кажется, подобные картины называются натюрмортами или «мертвой природой»: на них изображаются неодушевленные предметы. На картине я увидел битую птицу, мертвого зайца, размещенного вниз головой, рядом с зайцем лежали две рыбины с остекленелыми глазами — по-моему, форель. Помимо дичи и рыбы, художник изобразил также оловянный графин и бутылку вина в соломенной оплетке. Лично мне было бы неприятно держать такую картину у себя дома, но я подозревал, что среди хозяев богатых усадеб подобные произведения пользуются большим спросом.

— Итак, — Бенедикт не сразу отвлекся от своего нового приобретения, — вы наконец принесли мне весть об успехе?

— К сожалению, у меня более печальная весть, — ответил я. — Мисс Марчвуд убита.

— Чушь! — вскричал Бенедикт, глядя на меня в упор.

— Я видел ее труп собственными глазами. Сегодня, на вокзале Ватерлоо.

Бенедикт отвлекся от картины, но смотрел на меня по-прежнему недоверчиво. Либо он был замечательным актером, либо новость в самом деле настолько потрясла его, что казалась невероятной. Наконец он позвонил, вызывая горничную. Когда пришла Паркер, он спросил:

— Где мисс Марчвуд?

— Ее нет дома, сэр, — ответила Паркер. — Она уехала сегодня рано утром. Кажется, она собиралась в Лондон. Сказала, что к обеду не вернется.

Бенедикт отпустил ее, раздраженно махнув рукой, и снова повернулся ко мне.

— Каким образом Марчвуд могли убить на Ватерлоо? Вокзал — людное место, там всегда много народу. И потом, кому понадобилось ее убивать? — спросил он в явном замешательстве и даже, как мне показалось, испуганно.

— К сожалению, на Ватерлоо она приехала уже мертвой. Ее убили в пути, скорее всего, после Ричмонда. — Говоря, я не сводил взгляда с Бенедикта. — Нам известны такие подробности, потому что между Твикенхэмом и Ричмондом в ее вагоне ехал кондуктор. В Ричмонде он вышел; по его словам, тогда мисс Марчвуд была жива и здорова. В вагоне первого класса она ехала одна. А на конечной станции, на вокзале Ватерлоо, тот же самый кондуктор увидел, что она мертва.

— Сердечный приступ? — прошептал Бенедикт так тихо, что я не сразу разобрал слова.

— Нет, сэр, определенно нет… — Помявшись, я продолжал: — Она умерла не естественной смертью.

Бенедикт резко опустился в кресло. Вцепившись в подлокотники, он смотрел на меня диким взглядом. По-моему, он только теперь до конца мне поверил.

«До сих пор он ничего не знал, — подумал я. — Он не убийца. Данн ошибается».

— Кто ее убил? — хрипло спросил он.

— Не знаю, сэр. Она… умерла так же, как миссис Бенедикт.

— Почему? — спросил он. Лицо его исказилось от боли.

— Не знаю, сэр. Подозреваю, что она собиралась пойти к нам, в Скотленд-Ярд. Может быть, вспомнила что-нибудь важное и хотела сообщить нам.

— Почему она ничего не сказала мне?! — вскричал Бенедикт, подаваясь вперед и багровея от злости. — Я знаю почему… Ее мучила совесть, Росс, ей было стыдно! И мы с вами отлично понимаем, в чем причина! — Он замолчал, но мне показалось, что он по-прежнему источает гнев. Он смотрел на меня с неприкрытой ненавистью. Он догадывался, что жена ему изменяла и мне это известно. Приятно ли сознавать, что ты рогоносец? Обманутый муж — главный комический персонаж в классической литературе…

— Мы пока не знаем, почему ее убили, — мягко ответил я.

В конце концов, так оно и было. Я предполагал, что Марчвуд направлялась ко мне — так же, как предполагал, что миссис Бенедикт несла деньги Фосетту. Но доказательств у меня не было. Фосетт ни в чем не признается. Мне необходимо как можно больше узнать о его прошлом; поэтому я и попросил Данна о помощи. Я по-прежнему не знал, кто убил Аллегру; мне казалось, что объединять два преступления — мошенничество и убийство — преждевременно.

Мошенник не обязательно убийца, скорее, наоборот. Храбрости у мошенников на доверии хватает лишь на то, чтобы отбирать деньги у доверчивых граждан. Они почти никогда не прибегают к насилию, полагаясь на свои обаяние и изобретательность. Едва почуяв возможное разоблачение, они тут же сбегают, чтобы возобновить свои махинации в другом месте. И везде действуют одинаково: обманом и посулами выманивают из доверчивых людей деньги и ценности. Именно так и поступит Фосетт, если я обвиню его без доказательств. Он сбежит и вскоре объявится в другом месте.

Но, если речь идет не только о деньгах… кто знает? Может быть, у Аллегры и не было романа с Фосеттом. Может быть, преданная компаньонка скрывала лишь то, что ее хозяйка продавала драгоценности матери, чтобы внести свой вклад в «благородное дело» Фосетта?