Инна Бачинская - Девушка сбитого летчика

Николенька сказал восхищенно:

– Рад знакомству! – Взял Баськину руку и поцеловал. Баська завибрировала, я хмыкнула иронически.

– Предлагаю погулять, пока солнце, – сказал Николенька. – А потом что-нибудь придумаем. Согласны?

– Принимается, – вылезла Баська. – Неужели солнце?

– Погода летная, осадков не предвидится, – сказал Николенька, и Баська фальшиво захохотала. Интересно, она видит себя со стороны?

И мы пошли. Несмотря на иронический настрой, не могу не признать, что прогулка удалась. День разгорелся, и действительно выглянуло неуверенное плоское солнце, небо брызнуло бледной голубизной, ветер стих, и народ на улице повеселел.

Николенька травил цеховые байки, причем делал это артистически, в лицах. Хохотала не только Баська, но и я тоже. О том, как один пассажир попросил остановить двигатель, потому что он не мог уснуть из-за шума; как в аэропорту Хитроу специальные машины обливали самолет антифризом и пробили дыру в обшивке, принесли тысячу извинений, залатали и спросили: сколько? Командир корабля, имея слабые представления о ценах за ущерб – дело было сто лет назад, – брякнул: триста долларов! Местная обслуга выпала в осадок – по их подсчетам, выходило пару десятков тысяч. Его этими долларами до сих пор достают! Как один пассажир случайно попал в списки на питание по кошерному меню, и стюардесса требовала сказать, что ему принести, а он божился, что христианин, и показывал крестик, а она говорила, что ничего не знает, и они так пререкались минут десять, а народ был в восторге…

Мы свернули в парк, и Николенька вспомнил ностальгически, как приходил сюда с тетей Амалией. Парк был печален. Нагие деревья, тонкие и черные; бурые листья под ногами, рассеянный свет… Здесь сильнее, чем в городе, ощущалось преддверие зимы, каменная задумчивость природы перед долгими зимними сумерками. И хотя был уже декабрь, снега еще не было – казалось, тут все еще поздняя осень.

Мы побродили по парку, потом Баська сказала, что замерзла и не прочь перекусить. Николенька предложил ресторан, но Баська сказала, что приглашает нас к себе и «попробуйте отказаться»! У нее есть «офигительное» тушеное мясо и коньяк. «И наливка», – пробормотала я. Николенька не протестовал, но настоял на том, чтобы зайти в «Магнолию», и накупил там всяких деликатесов и большую бутылку «Асти Мартини».

Дома у Баськи Николенька занялся столом – раздвинул, спросил скатерть. Баська, которая забыла, когда стол раздвигался в последний раз и где лежит скатерть, полезла в сервант за парадным сервизом и хрустальными бокалами. Николенька резал хлеб, раскладывал закуски, отступал на шаг, орлиным взором изучал стол издали, сыпал рецептами любимых блюд. Баська сияла и поминутно толкала меня локтем: ах, какой мужик!

В итоге мы наелись, как удавы, и перебрали с коньяком и шампанским. Мы поминутно хохотали – взахлеб, навзрыд. Николенька был неутомим, так и сыпал анекдотами. Жизнь повернулась к нам привлекательным боком, и море стало по колено…

Как сказано у кого-то из классиков: пробуждение их было ужасно. Видимо, я уснула в кресле. Ныла шея, спины не было вовсе, а колени отказывались разгибаться. В комнате было полутемно – горел лишь неярко торшер в углу. Неприятно пахла еда на столе, сам стол являл собой неаппетитное зрелище: перевернутые бокалы, тарелки с объедками, мятые салфетки; на полу лежали пустые бутылки…

Я повела глазами и увидела на диване Баську. И услышала. Запрокинув голову самым неэстетичным образом, она спала и при этом громко храпела.

Я сползла с кресла и пошла в кухню, почувствовав, что умираю от жажды. Наверное, это именно то, что называется «сушняк». Я напилась прямо из-под крана, наплевав на соли свинца, вредные минеральные осадки и яды. И тут вспомнила, что не видела Николеньки. Если я была в кресле, Баська – на диване, то где был виновник торжества, командир корабля Николенька Биллер? Племянник… и так далее. Жив ли? И вообще, что у нас сейчас – день или ночь? За окном было сумрачно и безвременно. Я взглянула на часы на холодильнике – они показывали восемь. Чего? Вечера воскресенья или утра понедельника?

Я вернулась в комнату и растолкала Баську. Она уставилась на меня бессмысленным взглядом.

– Где летчик? – спросила я.

– Какой, к черту, летчик… – пробормотала она. Тут до нее дошло, она рывком уселась на диване и спросила: – Что значит где? Был тут!

Мы обошли Баськину однокомнатную квартиру и вернулись в гостиную. Это заняло у нас три минуты. Включая кладовки. Растерянно озираясь, мы стояли посреди комнаты. В квартире не оставалось ни малейших следов пребывания Николеньки Биллера. Лишь большая бутылка из-под «Асти Мартини», валявшаяся под столом, говорила о том, что он был здесь и был материальным телом.