Инна Бачинская - Девушка сбитого летчика

– Погодка… – в сердцах выдохнул Коля. – Всем привет.

– Я пришел к тебе с приветом, рассказать, что солнце встало, – сказал с юмором судмедэксперт Лисица, маленький, седенький, пребывавший неизменно в прекрасном расположении духа. От него пахло дорогим лосьоном и хорошим кофе.

– Ну? – спросил Коля.

– Похоже, наш Стрелок снова засветился. Кузнецов уже на точке, – доложил старлей Гена Колесниченко. – Он захватил Ашотика по дороге.

Ашотик Аверян был их бессменным фотографом.

– Откуда информация?

– Вроде сосед позвонил дежурному, у них дом на две семьи.

Машина свернула в проселок и тут же забуксовала. Шофер Михалыч забубнил себе под нос, поминая нечистую силу, и газанул. Джип с ревом выскочил из колдобины и понесся по темной улице, в конце которой болтался на ветру единственный фонарь.

– Здесь вроде. Приехали, – сказал Михалыч, тормозя так, что капитан Астахов приложился лбом о спинку переднего сиденья, что не добавило оптимизма в его мироощущения. – Дальше пехом, габариты не впишутся.

Уворачиваясь от пляшущих на ветру веток, они прошли по кирпичной дорожке в глубину сада, ориентируясь на светящиеся окна одноэтажного дома. Перед крыльцом угадывался призрачно-серый «Форд» начальника Коли, полковника Кузнецова. То, что полковник Кузнецов не стал ждать служебной машины, а приехал на собственной, говорило о серьезности происходящего.

Они прошли через освещенную веранду, коридор и вошли в «залу». Коля, с чувством дежавю и мурашками вдоль хребта, увидел работающий телевизор и немолодого мужчину, полулежащего в старом раздолбанном кресле. Аккуратное черное отверстие на виске, немного запекшейся крови… и все. Да, еще узловатые пальцы, вцепившиеся в подлокотники. Горели переносные лампы, заливая сцену мертвенным белым светом; серьезный и нахмуренный фотограф Ашотик щелкал блицем. Он молча кивнул прибывшим. Коля повернулся к Кузнецову:

– Звонил сосед, говорит, курил на крыльце и увидел человека, который вышел от Ивана Ильича. Что-то показалось ему подозрительным, и он пошел проверить. Дверь была открыта, он вошел и увидел… – Кузнецов махнул рукой.

– Твою дивизию! – с чувством отреагировал Коля. – Он что, по ночам курит?

– Спроси сам, – Кузнецов кивнул на мужчину средних лет, жавшегося у двери. – Михаил Евменович, с вами сейчас поговорит капитан Астахов. Расскажите ему все, что вы говорили мне.

– Пойдемте, Михаил Евменович! – Коля увлек человека на веранду, где стояли стол и стулья и было холодно, как на псарне, – любимое выражение капитана. – Присаживайтесь. Как вы обнаружили убийство?

– Ну, я… это… не могу спать, – начал Михаил Евменович. – И отец не мог, тоже мучился. И курю я, все никак не брошу. Жена гоняет, так я хожу на крыльцо. Летом нормально, а сейчас стремно, хоть бы снег выпал, а то никаких сил нету, такая нудьга. Так за ночь раза два-три да и выйдешь. В первый раз выходил без десяти двенадцать, посмотрел на часы еще, у нас электронные, зеленые, светятся; стою на крыльце в тапочках, холод пробирает, и вижу – у соседа в комнате свет горит, а шторы задернуты. Ну, вроде так и надо, ничего особенного, но что-то зацепило. А потом, уже когда вернулся в дом, подумал: а чего это Иван Ильич вдруг задернул шторы? И свет горит? Он чуть не до утра смотрит телевизор, всякие передачи по науке ночью, а он учитель физики, всегда интересовался; он только летом на пенсию вышел, вдовец, жена умерла, уже четыре года будет; когда смотрит, света никогда не включает и шторы никогда не задергивает – тут у нас тихо, заглядывать некому. Вышел я опять минут через сорок и тут-то и заметил мужчину – идет со стороны Ивана Ильича через сад. Я окликнул, он не оглянулся, пошел быстрее и скрылся. Я еще постоял, а на сердце неспокойно, дай, думаю, зайду к соседу, проверю. Тем более свет горит и шторы задернуты. Дверь была незаперта, я подергал, она и открылась. Я покричал ему, он не ответил… и такой меня вдруг страх охватил, стою, к полу прирос и снова кричу, а тишина такая… только телевизор работает. И вдруг завыла собака… тут у соседей кобелек, Босик называется, и вдруг стал он выть. Я аж… не знаю! Перекрестился и вхожу… как в омут нырнул! И вижу, что Иван Ильич лежит в кресле и вроде как спит, я подошел и смотрю, а у него вот здесь кровь… – Михаил Евменович дотронулся до собственного виска. – И не дышит! Тут я сразу бросился вам звонить.

– Понятно. То есть вы увидели чужого человека… Во сколько?

– Ну, примерно в полпервого, когда выходил во второй раз. Я не заметил, сколько было…