Сергей Дигол - Утро звездочета

— Так его, если уж мы говорим на языке метафор, специально поставили на плиту в гуще людей определенной национальности. Или вы думаете, это все писалось безвозмездно, по собственным, так сказать, расовым убеждениям?

— Я, честно говоря, вообще не заметил у Карасина расовых убеждений, — ловлю я себя на том, что тоже бью ладонью по груди. — Ну, тех, о которых вы говорите. Ведь это же, если разобраться криминал.

— Простите, запамятовал, — поднимает Розовский руку и разве что не щелкает пальцами.

— Судницын Сергей Александрович, — напоминаю я.

— Да. Так, а я о чем? Конечно, криминал! И в законодательстве есть вполне определенная статья и предусмотрено соответствующее наказание. Разжигание межнациональной розни — это, знаете ли, похуже сокрытие налогов. В цивилизованных странах. В нормальных, Сергей Александрович. А Гусман? — загибает он второй палец, наталкиваясь на мое недоверие.

— А вот это я читал. Кстати, не знал, что он еще и театральный режиссер.

— И при том блистательный! Жаль, безумно жаль, что в театр он пришел уже в таком зрелом возрасте. И что? Этот негодяй обвинил Юлика в том, что тот спекулирует на Зельдине. Ну, знаете, Зельдин Владимир Михайлович, наш патриарх, наша живая легенда. В одном только Театре Советской армии более шестидесяти лет работает. Якобы на спектакли Юлика ходят лишь затем, чтобы посмотреть, как отплясывает девяностопятилетний старик. Ну как с таким дискутировать?

— Вот кто-то и решил, что с таким разговор короткий.

— А про Ширвиндта? — словно не расслышав меня, продолжает Розовский. — Миша, как там было? — кивает он бородачу.

— Ммм… — прищуривается тот. — Как художественный руководитель театра Сатиры Ширвиндт заимствовал фирменное качество Ширвиндта-режиссера, который, в свою очередь, перенял его у Ширвиндта-актера, а именно — абсолютную пустоту под маской безупречной красоты и благородства.

— А по-моему, это не критика, — говорю я. — В смысле, не ругательная критика.

— Вам весело, — поджимает губы Розовский. — А каково Косте Райкину?

— Самый переоцененный режиссер современности, — подсказывает бородач.

— Ну как так? — повторяет, негодующе пожимая плечами Розовский. — Как так можно? Про то, как он оскорбил Михал Михалыча Казакова, даже вспоминать противно.

— Читал, — киваю я, но Розовский все равно решает рассказать.

— Козаков поставил пьесу, называлась она «Любовь по системе Станиславского». Спектакль, конечно, не шедевр, но это антреприза. Легкая, веселая, развлекающая зрителя история. Что мы читаем у Карасина?

— Жуткая смесь маразма и вульгарности, — вставляет бородач.

— Отвратительная, — поправляет Розовский. — Он написал, отвратительная смесь. А еще, что Миша поставил спектакль по бездарной пьесе своей любовницы.

— Да нет же, — не выдерживаю я, — ничего такого там не было. Молодая, симпатичная актриса, к тому же пишет пьесы — почему бы не помочь? Так, кажется, написал Карасин.

— Пописывает пьески, — поправляет меня бородач, и мне остается лишь согласно кивнуть.

— Но не любовница же, — настаиваю я.

— А разве это не намек? — спрашивает Розовский. — Да ладно бы. Пусть бы и любовница — что тут запретного? Феллини снимал Мазину, Герасимов — Макарову, Пырьев — Ладынину. Великие режиссеры привлекали своих муз в постановки, от этого их работы ничуть не теряли в величии. И кстати, дурной тон это — не постановка антрепризных спектаклей, а написание заказных мерзких пасквилей.

— У вас есть доказательства?

— Я вам, кажется, уже уйму привел. — Розовский снова начинает загибать пальцы. — Райкин, Максимов, Гусман, Казаков…

— Ты, — говорит ему бородач.

— Не обо мне сейчас речь, — отмахивается режиссер. — Хотя если говорить о принципе, то — да, и я тоже.

— Я имел в виду доказательства того, что статьи — заказные.

— А как же иначе? — восклицает Розовский. — Сергей Александрович, дорогой вы мой! Что вы, в самом деле?

— Но ведь это не так, — не сдаюсь я. — Карасин много и жестко критиковал многих, невзирая на национальности. Табакова, например — он ведь, кажется, не…

— Не из этих, хотите сказать? — пользуется моей заминкой Розовский. — Вот видите, — улыбается он, то ли скептически, то ли печально. — Но я вас не виню. В конце концов, главные знатоки еврейских анекдотов — сами евреи. Проблема в другом. Вам, как представителю власти, думаю, будет полезно узнать мнение публичного человека, да и просто сильно потрепанного жизнью и родной властью старика.