Сергей Дигол: Утро звездочета

— У меня нет гарантий, — говорю я, чуть помедлив.

— Твоя гарантия — это я, — говорит он. — И ты мне нужен не меньше, чем я тебе. Мне чертовски нужно остаться на прежнем месте, понимаешь? В гробу я видал повышение, это будет равнозначно провалу. Я — рабочая, упертая, чуть туповатая лошадка. Это мое амплуа и для сохранения моего профессионального статус-кво лучше ничего не придумать. Я буду поставлять тебе информацию — нужную, качественную и вовремя. Все то же самое, что получал Мостовой. Единственное условие, которое я не ставил Мостовому, но которое вынужден обговорить прямо сейчас. Не вставлять мне палки в колеса. Не лезть в мои отношения с ФСБ. Вообще забыть, что я работаю на ФСБ. Поверь, компенсация будет более чем приличная — твоя личная заслуга в раскрытии особо важных дел.

— И убийства Карасина?

— Доверь это мне. Может, и не придется искать подставу. Может, дело заберут в ФСБ, а там — пусть делают, что в голову взбредет. Надеюсь, ты оценил мою откровенность.

— Хочешь сказать, что сказал мне все прямым текстом потому, что я тупой?

— Нет, конечно. Просто у меня нет времен. И сегодня, и вообще. Дальше тянуть я не мог. Нам надо было определиться: мне и тебе. Я определился. Теперь твой ход.

— Я могу подумать?

— Подумай, конечно, — легко соглашается Кривошапка. — Подумай о том, почему Мостовой даже не допускает мысли, что он уйдет, а я останусь. Подумай о том, почему я не ставил Мостовому условие, которое вынужден обговорить с тобой. Не потому ли, что Мостовой даже не подозревает о том, что все эти годы бок о бок с ним работал эфэсбешный агент? Подумай и о другом. Например, о том, что будет, если меня все-таки расколят, что, честно говоря, маловероятно, да и совсем не нужно самому комитету. Так вот, если меня все же расколят, подумай о том, что тебе это ничем не грозит. Ты, разумеется, ничего не знал и знать не мог — это во-первых. Ну, а во-вторых — не ты же приглашал меня на работу. Дергать начнут Мостового, а тот вообще ни при чем. В общем, пока начнут разбираться, из ФСБ рявкнет кто надо, и тема закроется сама собой. Вот, грубо говоря, почему эту тему никто и не станет поднимать. Ну как, по рукам?

Я смотрю на его протянутую ладонь.

— У меня есть выбор?

— Выбор есть всегда. Просто мое предложение лучше во всех отношениях.

— Я подумаю, — говорю я и протягиваю ему руку.

— Замечательно, — кивает он. — Как вообще уход? — кивает он на здание госпиталя. — Жалобы есть?

Он улыбается, я же воспринимаю это как намек. В конце концов, я — в госпитале ФСБ, а значит, у Кривошапки в запасе есть решающий аргумент, чтобы склонить меня к принятию нужного решения. Нужного кому — ему, мне или нам обоим?

Кое в чем он точно прав. У меня есть время. Гадеюсь, меня не станут умерщвлять ядовитой инъекцией до того, как я дам Кривошапке отрицательный ответ. При том, что меня подмывает ответить отказом здесь и сейчас, пока он не ушел; мой залежавшийся организм явно заскучал по настоящему адреналину. Я смотрю ему, уходящему, вслед и до меня доходит, как часто в жизни я наблюдал подобную картину. Могущественных людей, выглядящих нелепо сзади, со следами грязи на спине.

Отвернувшись, я замечаю лицо медсестры в окне второго этажа. Оно исчезает до того, как я успеваю узнать его, но этого достаточно, чтобы по пути в палату я забил себе голову новыми проблемами. Чего она хотела? Наблюдала за нами или тревожилась за себя? За то, что ей влетит, если во время прогулки я упаду в обморок? Видела ли она, как мы полетели на траву, или деревья под окнами достаточно высоки и раскидисты, а камеры чуть ли не на каждом из них — всего лишь блеф Кривошапки? Да и хочется ли мне теперь думать, что он блефовал?

А может, меня уже ждет Наташа, вспоминаю я и чувствую, как где-то внутри меня распаковывается неприкосновенный резерв Большой Надежды. Не представляю, о чем с ней говорить и даже то, что медсестре она представилось женой, не делает меня менее осторожным. Я спокоен как никогда и готов простить даже ложь, если, конечно медперсонал решил подобным подлогом добиться прогресса в моем лечении. Единственное, чего я точно хочу, это занять место Мостового, и это желание обретает гранитную прочность, пока я иду по больничному коридору. Я даже знаю, что сделаю, получив свою первую большую зарплату.

Куплю детям плазменный телевизор.