Сергей Дигол - Утро звездочета

Мы даже не дожидаемся шефа, у которого все это время отключен оповещатель, что становится понятным после того, как до него пытается дозвониться Дашкевич. Дашкевичу требовалась санкция на обыск, хотя, по правде говоря, стоило подумать, прежде чем требовать ордер на безнадежное мероприятие.

Обыскивать Дашкевич собирался квартиру бывшей жены Усатого, с которой начальник охраны развелся еще четыре года назад, но с которой, как показали, не сговариваясь, ее соседи, он продолжал поддерживать отношения — если не интимные, то по крайней мере благожелательные. Теперь, если Усатому все же удастся выпутаться, и он выйдет из тюрьмы, его ожидает каторга другого свойства, состоящая из упреков, подозрений и недоверия новой супруги.

Давно я не был свидетелем такой эффективной работы коллектива. Мы молча и без распоряжений отсутствовавшего Мостового разъехались по делам, которое у каждого — свое, но все они сходились в одной точке, в деле об убийстве Карасина. Никому из нас не хотелось чувствовать себя ненужным и ждать на обочине, пока дело повешенного Брауна проносилось мимо нас, возбуждая у сограждан цепенеющий ужас и клокочущее любопытство.

Созвонившись с вернувшимся из командировки Должанским, я еду «Коммерсант», и, пожалуй, в первый раз чувствую себя подающей стороной и знаю, что эта диспозиция не изменится, в какую бы сторону не свернул наш с ним разговор. Может, прав был Мостовой, когда говорил о трясущихся руках Табакова? Теперь и я представлял себе эту картину и даже вспоминал бледность на лице актера, которую не могли скрыть ни черные очки, ни бежевая кепка.

Роман Должанский — первый из моих собеседников, с которым я беседую на его территории. Я все равно ощущаю свое преимущество, даже после того, как коротко пожав мне руку, он возвращается к своему ноутбуку. Должанский оказался заметно лысоватым, смуглым мужчиной с пронзительными голубыми глазами, словно созданными для того, чтобы ввергать женщин в смущение и трепет.

— У вас интересная работа, — говорю я, оглядывая развешенные на стене фотографии. Збруев, Евгений Миронов, Екатерина Гусева — их лица я успел рассмотреть на снимках, прежде чем наткнулся на лоб Должанского, который и не думал отрываться от работы.

— Я всегда считал, что ваша интереснее, — исполняя мастерский танец пальцами по клавишам, парирует он. — Вы спрашивайте, не обращайте на меня внимания. И извините, ради бога: материал горит.

— Вы, наверное, не поняли. Я по поводу убийства Карасина.

— Прекрасно понял, — все же останавливается Должанский и поднимает на меня глаза. — Вы расследуете убийство моего коллеги.

— И что вы о нем думаете? Кроме того, что уже высказывали публично?

— А ничего другого я не думаю. И, в общем-то, все уже сказал. Что я еще мог сказать о крепком профессионале?

— Но вы же с ним спорили? Я имею в виду, полемизировали заочно, посредством своих статей.

— Я бы не назвал это полемикой, — пожимает плечами Должанский, — даже заочной. Разница между нами — в темпераменте и в методике сбора материала. Я придерживаюсь классической схемы, если можно так выразиться. У него же была своя собственная, что, в общем-то, совсем не повод к неуважению.

— Не знаю, — вглядываюсь я в дальнюю фотографию, и указываю на нее пальцем. — Это Бондарчук или Сухоруков? Не разгляжу.

— Этот? Актер Валентин Хаев. Смотрели «Изображая жертву»?

— Ах, да! — восклицаю я, вспомнив большой матерный монолог из фильма. — Там у него одна сцена…

— …Которая прославила не только его. После нее авторы, братья Пресняковы, могут расслабиться. Сейчас написать такое достаточно для того, чтобы тебя записали в классики. Соку хотите?

Должанский встает, чтобы наполнить стаканы мутной жидкостью из пакета, на котором соблазнительно истекает собственным соком нутро апельсина. Поданный мне стакан не отдает приятным холодом мою горящую ладонь, и я ставлю его на стол, даже не попробовав содержимого.

— Не знаю, — говорю я. — Мне, насколько я успел изучить его статьи, Карасин показался чересчур категоричным. Иногда он просто хамил.

— Нет, что вы, — сделав глоток, присаживается на край стола Должанский. — Мне кажется, он был воспитанным и застенчивым человеком.

— Вы ведь были знакомы?

— К сожалению, не пришлось. Я пытался связаться с ним, звонил в «Итоги», даже лично Дыбскому. Выпрашивал телефон, адрес электронки, хоть какую-нибудь контактную информацию — ничего. То есть, ничего так и не получил.