Сергей Дигол - Утро звездочета

Словно радуясь бесспорности своих выкладок, Горбунов улыбается нам.

— Вам предстоят, возможно, несколько особо напряженных суток. Мы, насколько это было возможно в эти предельно ограниченные сроки, сделали необходимые расчеты, которые показали, что людей, находящихся в этом зале, достаточно для того, чтобы поймать преступников. Вам, конечно, обо всем подробно расскажут ваши непосредственные начальники сразу после нашей встречи. Я лишь коротко изложу суть. Каждый из вас, вернее, почти каждый, получит в распоряжение автомобиль из резерва ФСБ. Автомобили с гражданскими номерами — «Форды», «Мазды», «Шкоды», не припомню, есть еще какие-то модели. В общем, большой ассортимент — как по внешнему виду, так и по внутреннему устройству. Это, так сказать, наши гражданские сотрудники на колесах, по аналогии с пешими сотрудниками в гражданском. На проезжей части они неотличимы от обычных машин также, как наши люди в толпе. Милиции мы это доверить не можем, их задача, в особенности это касается ГИБДД, при необходимости прийти на помощь или обеспечить беспрепятственный проезд по затрудненным участкам. Конкретные указания будут получать конкретные сотрудники МВД что называется, по месту. В суть операции посвящен лишь министр Нургалиев, который, кстати, также считает, что именно в плане вспомогательных действий его подчиненные будут наиболее полезны. Они будут прикрывать наши совместные действия в случае, повторюсь, необходимости. Вам же, как я уже говорил, будут выделены автомобили, будут нарезаны участки, будет определен график дежурств. Задача у всех одна — обнаружить БМВ со спецсигналом. Нет, — вскидывает он палец, — любую машину со спецсигналом. Вопросы?

Что касается меня, то я переполнен вопросами, хотя, если бы я вдруг сошел с ума и взял бы слово, вряд ли мне удалось бы сформулировать что-нибудь внятное.

— Предвидя некоторые из них, — приходит нам на помощь Горбунов, — скажу сразу: они не остановятся. Я имею в виду как машины со спецсигналами, так и тех, кто ими руководит. Что это за основания — поверьте, я и так слишком много сказал. И все же я должен был это сказать и сказать именно вам, людям, которым поручено спасать страну. В общем, товарищи, — откашливается он, — мы должны поймать их до того, как произойдет новое убийство. На худой конец, на месте нового преступления. Даже не представляю, что этих подонков ждет. Душу вытрясим.

Он усмехается, а я, честное слово, вижу человека, привязанного к стулу. Он раздет, окровавлен и из его плеча, прямо из кровоточащей раны вынимают, наматывая на металлический стержень, желтоватые нити. Человек орет так, что морщится его мучитель, но я точно знаю, что это не душа. Это — его нервы, он рвутся, но надзиратель, или кто там из сотрудников ФСБ отвечает за пытки, подбирает с груди несчастного конец желтой нити и пытка продолжается.

Мои нервы тоже на пределе, а времени оглянуться и просто побыть одному нам не дают. Нужно привыкать к тому, что теперь главный — Горбунов и что его обещания начнут воплощаться сразу за стенами Большого зала.

Нас действительно собирает у себя Мостовой, который, разглядывая только что вылезший из факса лист бумаги, за пять минут распределяет участки. Я и не удивляюсь тому, что моя очередь наступает последней, но когда шеф произносит название улицы, я чувствую себя, как в одном из своих навязчивых снов. Совершенно голым посреди уличной толпы.

— Енисейская, — тычет Мостовой в разложенную на столе карту. — От девяностого километра МКАД к югу. Захватываешь часть Осташковкой улицы и дальше по Енисейской, аж до самого конца. Если быть точным, до начала. Далее, по Бабушкина до Ярославского шоссе, разворачиваешься и едешь назад. С тобой все в порядке? — спрашивает он, оторвавшись от карты.

Я, наверное, сейчас бледнее стен в его кабинете. Зачем ему все это? Неужели даже сейчас его не отпускают интриги, а может, именно сейчас, самый удобный момент уничтожить меня в глазах начальства? На кого же я сейчас, после отставки Багмета, работаю, лихорадочно думаю я, пытаясь залезть в голову этому странному человеку. Может, правильно говорят, что начальники меняются, а стукачи остаются. Выходит, не в Багмете дело, и Мостовой все равно не успокоится, пока не добьется моего увольнения. Или, по крайней мере, перевода в другой отдел.

— Твоя смена начинается в двадцать два ноль-ноль, — сообщает мне шеф. — Окончание — завтра в восемь ноль-ноль. Тебе не здоровится, что ли?

— Я в порядке, — приосаниваюсь я. — К работе готов.