Барбара Вайн - Правила крови

— Вы не возражаете, если мы вернемся? — спрашивает Лахлан.

Я полагаю, что смогу привыкнуть к ступеням трона. Дискомфорт должен отвлечь меня от унижения — и, наверное, отвлечет. Как только я сажусь, со своего места поднимается леди Янг, которая и внесла поправку, говорит несколько слов и объявляет, что ставит поправку на голосование. Фраза заместителя спикера звучит для меня по-новому. Я никогда не замечал, какие это звучные слова.

— Голосующие «за» проходят справа, у трона, голосующие «против» — слева, рядом с барьером.

Сотни пэров, поддерживающих оппозицию, устремляют в холл для тех, кто голосует «за». Либеральные демократы поддерживают правительство, а пятнадцать лейбористов — нет. Странно и довольно неприятно наблюдать за этим процессом со стороны, не принимая в нем участия. Иностранцы считают нелепостью отсутствие электронной системы для голосования, когда приходится идти по проходу, зачастую разговаривая и смеясь, и называть свое имя клерку, а если он знает вас в лицо, то вычеркивает ваше имя раньше, чем вы пройдете мимо. Имя лорда Нантера вычеркнуто из списка три месяца назад. Лахлан подходит, чтобы поговорить, и присаживается на ступеньку рядом со мной. Правительство — я чуть не сказал «мы» — проиграло с разницей в сорок пять голосов.

— Мы пытались, — мрачно произнес Лахлан.

Я ухожу один — ему нет нужды провожать меня до дверей. Полицейский у ворот спрашивает, не нужно ли милорду такси, но я отрицательно качаю головой. Хочу пройтись пешком, если и не весь путь, то большую его часть, и возможно, спуститься в метро на Бейкер-стрит. Вечер сегодня сырой и темный, но небо чистое. Лишь недавно закончив новую станцию «Вестминстер», строители теперь копают на Парламент-сквер. Похоже, никто не знает, зачем. Пешеходов мало, а протестующие здесь днем по поводу Пиночета — те, кто выступает за экстрадицию престарелого генерала, и те, кто хочет отправить его домой, — разошлись на ночь. Я размышляю о Генри — это и есть причина моей прогулки.

Я прихожу к странному выводу. Не подлежит сомнению, что мой прадед организовал нападение на Сэмюэла Хендерсона, заплатил своему викторианскому наемному убийце, чтобы тот набросился на Сэмюэла, а сам Генри мог поспешить на помощь жертве и тем самым подготовить почву для знакомства с семьей Хендерсон. Ему не нужен был ни сам Сэмюэл, ни его жена, ни сын, а только одна из дочерей. Он заметил Элинор на улице и влюбился в нее, как я влюбился в Джуд, увидев ее на вечеринке, в дальнем конце комнаты. Однако организация нападения на человека кажется мне довольно сложным, если не сказать преступным, способом познакомиться с женщиной. Возможно, Генри не мог придумать ничего лучшего, а возможно, он был знаком с семьей Дуосонов и Брюэров ближе, чем я думаю, и кто-то из них сам предложил свои услуги.

Где же тут появляется гемофилия?

Генри не мог знать, что жена Сэмюэла Хендерсона является носителем болезни . Вернее, я не представляю, откуда он мог это узнать. Не исключено, что Луиза Хендерсон действительно была его пациенткой — это же предположение Лахлан высказал относительно ее дочери — и приходила на консультацию на Уимпол-стрит, потому что принадлежала к симптоматическим носителям и, как и многие из этих женщин, страдала от проблем с суставами и кровотечения из десен. Но в таком случае Генри не было нужды устраивать уличное нападение на Сэмюэла — он и так был знаком с семьей Хендерсон. Значит, Генри ничего не знал. Он не знал, а когда все выяснилось, пришел в ужас.

Но как он узнал? Лайонел Хендерсон, брат Элинор, не был гемофиликом. У самой Элинор имелась склонность к образованию синяков, но тому есть множество причин, и Генри не должен был встревожиться. Нет, ответ определенно кроется в «консультации», как назвал ее в своем дневнике Генри. Во время этого разговора, состоявшегося после того, как он стал появляться на Кеппел-стрит, Луиза Хендерсон призналась, что ее дочь страдает от обильных менструальных кровотечений. Это ее беспокоило — она думала, что у Элинор могут быть проблемы с деторождением.

Следует также принять во внимание, что Луиза сама могла не знать, что является носителем болезни . Ее отец, Уильям Квендон, не был гемофиликом. Но у Луизы был брат, который умер в младенчестве или в раннем детстве. Младше ее, но насколько? Я должен это проверить, выяснить. Если он болел гемофилией и умер от нее, и если на момент его смерти они оба были маленькими, причину смерти Луиза могла и не знать. В целом, с учетом невежества людей в ту эпоху — мне вспоминается, как королева Виктория решительно отрицала наличие болезни «в семье», — я склоняюсь к мысли, что Луиза ничего не знала.