Павел Шестаков - Остановка

И все-таки я уточнил:

— Семейство спать не дает?

— Знаешь, как ни странно — нет. Я сегодня шел мимо магазина… Ну, того самого, из тех, что с некоторых пор стыдиться положено. Очередь, понятно, петлей, хотя никто не понимает, что петля эта на собственной шее, а они ее дружно затягивают. Понятно, у входа самые энергичные соискатели, что при любой погоде лезут в петлю раньше всех. Мужичонка такой, типичный, явно выстоял уже первую бутылку и за новой рвется. Его не пускают, кто прямо толкает, кто к совести обращается. А тот — у него уже и штаны зависли, алкоголизм всего сожрал — хнычет: «Надо мне, братцы, помогите!» Кто-то ему: «Всем надо!» А он вдруг: «У меня мать умерла!..» Самому за пятьдесят с гаком, но мать есть мать. Однако завопил слишком театрально, руки вскинул, штаны совсем повисли, уже не на животе, а на тазовых костях. И тут кто-то из самой очереди, так презрительно: «Допился, сволочь, мать уже за бутылку продать готов!»

Я думал, что Игорь просто впечатлением делится, ведь все-таки бессонницу убивать нужно, но Мазин продолжал, о своем размышляя.

— Сказал и грань определил, где человек себя теряет. А теряющих сейчас немало. И не обязательно алкаши. Вдруг сдвинулось по фазе или вовсе не по фазе и побежало мнимое, что посильнее истинного, и уже нельзя отличить…

Мазин помолчал. Потом добавил:

— Раньше все на женщин валили. Пигасов у Тургенева по поводу любой беды спрашивал: как ее зовут? Шерше ля фам! А теперь я бы сказал, ищите рубль. Он стал и бутылки и женщины опаснее. Особенно когда символом, панацеей представляется. Это от примитивности, конечно, но ведь коварны они, эти деньги. Мефистофель. Все обещают. И никогда не предупреждают, чем обещанное обернется.

— Мефистофель предупреждал.

— Да, черти честнее.

— Но ты это к чему?

— Ищу, что может пересилить не только совесть, но главный инстинкт человеческий, чувство самосохранения.

— Игорь! Я хоть и глуповатый друг, но не совсем уж… Неужели ты думаешь, что его всерьез похитили? Зачем? Выкуп потребуют?

— И такого не исключаю.

— Ну, знаешь! Да откуда она деньги возьмет?

— О деньгах в письме было, между прочим.

— Ты же сам сомневался.

— Я и сейчас сомневаюсь.

— А я считаю, абсурд. Настаиваю — не Сицилия. Но предположим, предположим — поверил, хотя и абсурдно, даже потому, что абсурдно. Да, имел наверняка Михалев свои левые рубли, возил, судя по всему, незаконную продукцию. Однако сколько? И проживал сколько? Что с его вдовы сейчас возьмешь?

— Узнаем, — ответил Мазин, но тоном неубежденным. — Посмотрим, что утро покажет или подскажет. Спокойной ночи! Не будем изображать знаменитых сыщиков, мыслящих в ночной тишине.

— Вряд ли я теперь засну.

— Постарайся.

— А ты?

— Я тоже.

И Мазин повернулся на бок в сторону от меня. Не знаю, спал ли он, сам я не помню, когда заснул.

Проснулся я, едва за окном посветлело. Не от волнения, просто я старый «жаворонок», если только уместно такое неудобоваримое словосочетание. Жаворонок ведь с задорностью больше, с молодостью в воображении связан. Другое дело — старая сова! Той и бог велел вроде бы изначально пожилой родиться. Так мы себя убедили, и точка, хотя и совы бывают молодые, жаворонки доживают, наверно, иногда до преклонных лет. Вот и я из таких преклонных, но просыпаюсь рано.

Мазин еще спал. Я поднялся по возможности бесшумно и подошел к окну. Меня привлекает вид утренних улиц, передохнувших в ночной прохладе и готовых наполниться шумом и движением. На нашей грузовой транспорт, к счастью, перекрыт, а начальники и частники, что ездят в легковых, появляются попозже. Поэтому утренняя пауза длится дольше. Внизу я увидел привычные картины. Дворничиху, гонявшую пыль по асфальту с фатальным безразличием; вот сделает, скажем, тысячу двести взмахов метлой, и улица считается чистой. Бегунов в скверике напротив. Эти отнюдь не фаталисты, напротив — энтузиасты, уверены, что каждый преодоленный метр продляет им быстротекущую жизнь, но результат, по-моему, тот же, что и у дворничихи. Впрочем, я знаю, по этим вопросам лучше не спорить. Поэтому я только смотрю и радуюсь за тех и других…

Обычно скамейки в скверике в это время пусты. Раньше, бывало, залеживался с вечера какой-нибудь подгулявший человек, теперь строгости, так что скамейки пусты. Но нет, сегодня исключение. Вон на одной приткнулась фигурка малого ростом человечка. Я невольно вгляделся, но глаза уж не те, чтобы рассмотреть подробно. Однако взгляд мой оказался телепатическим. Даже настолько, что мне не по себе стало. Едва начал рассматривать, как человек, будто под невидимым воздействием, встал со скамейки и двинулся в сторону моего дома. Причем по кратчайшему пути переходя улицу, так что если бы провести мысленно прямую от окна до скамейки, она бы точно соответствовала этому спрямленному маршруту.