Леонид Словин - Хозяин берега

Мазут взял со стола шариковую ручку и к слову "ответ" приписал: "Где я находился вечером 23 апреля, в ночь на 24-е и весь день 24 апреля, я не помню. Кто убил Пухова, не знаю и никакого касательства к этому не имею. Касумов".

Даже если бы он собственноручно написал, что убил рыбинспектора, признание, полученное после избиения, лишалось доказательной силы.

- А теперь? - спросил он, положив ручку на стол.

- Снимай моторы с лодки, - вскочил со стула Алиев. - Они тебе больше не понадобятся. Поедим - и поедем в Восточнокаспийск, в прокуратуру.

Так, по-видимому, они и работали тут до моего приезда.

- Вы свободны, - сказал я Касумову. - Орезов даст повестку - завтра приедете в водную прокуратуру.

Мазут на секунду окунул лицо в ушанку, убрал ее, взглянул на меня. Хаджинур сунул в руку ему повестку. Не прощаясь, ни на кого не глядя, браконьер прошел к дверям.

Через минуту мы услыхали гул спаренных моторов.

- Вот и обед приспел...

Едва Мазут уплыл, Миша Русаков и Керим вошли к нам, и я понял, что они слышали наш разговор. Русаков принес с судна завернутые в скатерть буханки хлеба, две банки салаки пряного посола, лук и кулек карамели.

Он и Хаджинур Орезов нарезали хлеба, вспороли банки с консервами.

- Зря вы его отпустили, Игорь Николаевич, - сказал начальник рыбинспекции. - Они теперь договорятся, кому какие дать показания. Вы их не знаете! Нам теперь их вовек не разоблачить...

Мы сидели за длинным, плохо обструганным столом и грели руки о пиалки с мутным чаем.

- Что, Керим? - спросил Цаххан Алиев у старика. - Если бы ты прокурора не боялся, сейчас бы нашлась из заначки осетрина да икра малосольная...

Старик прокаженный что-то жевал, по-стариковски, задумчиво глядя куда-то в стену. У него была массивная даже для его крупной головы, тяжелая нижняя челюсть. Он, казалось, не присутствовал при разговоре.

- Нельзя было его отпускать... - повторил Алиев.

- Оставьте, - сказал я. - И больше ни слова об этом. Я прокурор, а не костолом...

- Вас вызывают в обком! Первый... - объявила мне Гезель, едва я появился в приемной.

Хаджинур и начальник рыбинспекции, сопровождавшие меня, продолжали в это время разговор, который я искусно направлял, - о женщине, которая могла быть у погибшего рыбинспектора.

- Хорошо, хорошо...

Мы прошли в кабинет. Необходимое для доклада, документы - все уже было подготовлено. Хаджинур и Цаххан Алиев продолжали лениво препираться. Я взял папку.

- А я видела Пухова с женщиной... - Гезель открыла дверь, ей в приемной было слышно каждое произнесенное нами слово. - С месяц назад. Он разговаривал с Веркой Кулиевой...

- С Веркой?! - удивился Срезов.

- Женой Умара Кулиева. Я с ней училась. Мы и живем рядом.

- Верка Кулиева... - фыркнул начальник рыбинспекции. - Ну и удивила! Да просто она никому проходу не дает. Ни из рыбоохраны, ни из милиции... Думает, Умара спасет! Умар как взял ее в классе шестом, а то и в пятом девчонкой, она так все и бегает за ним! Сказала тоже - Верка Кулиева...

Гезель смущенно ретировалась.

Мы ушли втроем: Цаххан Алиев, Хаджинур и я. В коридоре я извинился.

- Идите, я сейчас догоню.

- Гезель, - спросил я, возвращаясь в приемную, - ты давно видела жену Умара Кулиева?

- Да нет. Она то тут, то в Москве. Хлопочет за мужа.

- Попроси ее зайти к нам.

- Что?

Она уже отвлеклась - смотрела на меня влажными, полными затаенной надежды на будущее счастье глазами. Время от времени она нас никого не воспринимала, жила своим внутренним миром и его особыми сроками, где конкретные даты все заменены количеством недель и лунных месяцев, а также результатами систематических анализов мочи и крови.

Я вынужден был повторить:

- Мне надо встретиться с женой Умара Кулиева! Гезель улыбнулась испуганно:

- Я понимаю.

Милиционер на входе внимательно посмотрел мое удостоверение и сказал:

- Вас ждут на втором этаже. Комната 201.

Аэродромное величие кабинета. От дверей к столу секретаря обкома вела ковровая дорожка, и она еще более усугубляла ощущение взлетной полосы. Я шел по безграничному паркетно-ореховому простору навстречу почти исчезнувшему за горизонтом хозяину кабинета, невольно убыстряя шаг, как самолет на взлете, и, когда Митрохин встал мне навстречу, я уже не шел, а почти летел в пространстве, преодолев земное тяготение.

Мы поздоровались.

- Значит, не успел приехать, а уже серьезное дельце подкинули? спросил он. - Садись, пожалуйста.

Он не вернулся на свое место, а сел за приставной стол, напротив меня.