Леонид Словин - Хозяин берега

Леонид Словин

Хозяин берега

То обстоятельство, что он служил в полиции, не играло особой роли.

Многие в молодости плутают по пути к назначенной им судьбе,

но время и случай обычно выводят их на верную дорогу.

Марио Пьюзо. Крестный отец

- Прошу сюда! Мимо моего заведения вам никак не пройти...

Центр кривой неряшливой площади занимал белый глинобитный домик, раскрашенный цветами и самодельной вывеской - "Парикмахерская Гарегина". Выше, в торце дома, поблекшей от времени краской было выведено крупно: "Смертный приговор убийце - браконьеру Умару Кулиеву!"

- Прошу ко мне, товарищ водный прокурор! - У дверей, сложа на груди руки, стоял пожилой человек в белом халате, седой и величественный. - Не удивляйтесь, у нас маленький город, все новые люди на виду. Гарегин Согомонович Мкртчан, - представился он. - Последний оплот капитализма в этом городе...

Он замолчал. Пелена загадочности окружала его, как профессиональный пеньюар.

- А почему капитализма? - полюбопытствовал я.

- Потому что я единственный на всем восточном побережье кустарь. Я капиталист. Вот держу эту парикмахерскую и борюсь с фининспектором. Он считает, что я оскорбляю своей парикмахерской общественное бытие... Мкртчан широко указал вокруг.

Кривая грязная улочка спускалась в сторону порта. С нее начинался Нахалстрой - жилые кварталы из списанных, значащихся сгоревшими, сгнившими, затопленными пиломатериалов, кирпича, ржавых труб, ящиков и употребленного будто бы в производство битума и цемента; жалкие строения, порожденные стремлением выжить в условиях суровой, почти континентальной зимы и испепеляющего, засушливого лета.

Последние дневные лучи падали на крыши домов. Было тепло и сухо. Замкнувшая город цепь не особо высоких гор выглядела землистой, в щербинках, как скорлупа грецкого ореха.

Мы простились.

- Заходите. - Мкртчан прижал руки к груди. - Здесь вам всегда будут рады. - В нем было замкнутое величие, таинственное подмигивание, горловой рокот*

- Спасибо.

Рубеж Нахалстроя обозначался двумя видавшими лучшие времена красными кирпичными домами, как башенными воротами в средневековом городе. В этих домах, на границе стихийного самстроя с запланированной и санкционированной застройкой, разместили роддом и приют для престарелых. Довольно странная идея - их поставили так, будто человек, родившись, должен был пройти через жизнь в Нахалстрое, чтобы вернуться по другой стороне улицы в приют для одиноких, потерявших надежды стариков.

За стенами саманных домов слышались звуки телевизоров.

- ...День большого футбола... - вырвался рядом со мной из окна ликующий голос комментатора. Чужая жизнь...

- Поговори ты с патроном! - всего несколько дней назад наперебой советовали мне коллеги на том берегу. - Скажи: погорячился! С кем не бывает... Зачем тебе уезжать?!

А днями позже я стоял в багажном отделении и следил за оформлением своих вещей...

Суровая старуха поглядывала на чемоданы и на электронное табло, где юркие цифры сообщали о состоянии температуры воздуха и воды, о волнении и скорости ветра. Табло вызывало в ветеране багажной службы порта явное беспокойство. Я же с тревогой следил за ней. Случайность все еще могла изменить мою жизнь - одолев судьбу стихийным проявлением осознанной необходимости. Ткань нашего непрочного сервиса в любую минуту могла порваться - мне могли вернуть багаж по причине его негабарита, ветхости упаковки, неразборчивости адреса получателя и еще по десятку причин. Сработай это - и мне пришлось бы еще на ночь остаться дома, и - кто знает? - хватило ли бы нам с женой сил на новую встречу и новое прощание после того, как их едва хватило накануне. И утром - такое вовсе не исключено - мы с женой могли бы вместе прийти к патрону, и по моему обескураженному лицу и счастливым глазам жены он бы все понял, разглядел бы выброшенное мною белое полотенце, которое невидимо маячило бы в моем углу в течение нашего разговора. Скорее всего, он принял бы мое раскаяние, снова оставил бы меня в отделе, а может, стал бы даже в моих глазах и глазах моих коллег кем-то вроде ангела-хранителя нашей семьи, глава которой чуть было не взбунтовался.

Однако сервис, который мы все дружно ругаем, на этот раз выдержал. Я внес деньги, получил накладную, и вот мои чемоданы с выведенными на них мелом номерами медленно поползли по транспортеру вниз, в трюм.

С прошлым было покончено. Именно после этого все знакомые и сослуживцы, встречая меня, принимались говорить о том, что я получил синекуру...