Александр Гуров - Исповедь «вора в законе»

Сказано было убедительно, и я не смог возразить. Иван Александрович между тем опять открыл свой ученый трактат.

— Утомил я вас. Но все же послушайте еще один небольшой фрагмент. Он тоже почти напрямую связан с тем, о чем вы сегодня рассказывали. Я попытался обобщить то, что удалось узнать о так нызываемых «пацанах» — подростках, которых «воры в законе» готовили себе на смену. Использовал и научные статьи, и свои наблюдения, беседы. Ваш рассказ об «ученичестве» у Короля — превосходная иллюстрация, и я непременно на него сошлюсь. К слову, Валентин Петрович, вы не припомните, кроме вас и Кости, были у того же Короля еще «пацаны»?

— Ну, вы как в воду глядите, Иван Александрович, — оживился я, вспомнив вдруг о двух пацанах — чуть постарше нас с Костей — Сеньке и Суслике. С этими воришками он познакомил меня в первый день нашего приезда в Москву. Сеньку и Суслика, хотя они и не жили у тети Сони, Валентин держал у себя под крылышком. Обучал воровским приемам, «законам», угощал водкой. «Работали» они на пару. У нас на «хате» были своими людьми. Но, в отличие от нас, любимцами Короля они не были — наверное, потому, что этим пацанам не хватало сообразительности и сметки, особенно Суслику. А для карманника, как и любого вора, одной ловкости рук мало.

О них я коротко рассказал Ивану Александровичу, а потом он прочел мне выдержку из рукописи.

«Одно из положений «закона» требовало от воров вовлечения в свою среду новых членов, поэтому они вели активную работу среди молодежи, особенно несовершеннолетних. Система вовлечения, по словам воров, была достаточно эффективной. Новичков обольщали «воровской романтикой», «красивой жизнью», свободой от обязательств перед обществом, властью денег и культом насилия. Их приучали к водке, наркотикам, сводили с воровскими проститутками, заставляли брать на себя вину за преступления, совершенные ворами. Последнее было чуть ли не основным мотивом вовлечения молодежи.

В местах лишения свободы члены группировки использовали кандидатов («пацанов») для различных поручений — сбора средств для общей кассы («общака»), а нередко и в сексуальных целях. Таков был путь в воровское общество почти у каждого вора, что, несомненно, способствовало формированию у него цинизма, жестокости и презрения к нравственности, социальным ценностям».

— Поставим здесь точку. Что скажете, Валентин Петрович?

— Суть схвачена. Не обижайтесь, но ее, эту суть, еще раньше подметил писатель Медынский, хотя, конечно, не в научной форме. Только вот насчет того, что вовлекали мальцов ради прикрытия — тут вы, по-моему, хватили лишку. В первую голову думали о толковых помощниках, расторопных и шустрых, — у молодых и реакция другая, и пальцы чуткие. О смене заботились. А то, о чем вы говорите, — было, но на первое место ставить нельзя.

— Что ж, к этому вашему замечанию стоит прислушаться. Вопрос спорный, но поспорить есть о чем.

— И еще, Иван Александрович, — продолжал я. — «Воры в законе», наши наставники, учили нас многим дурным вещам. Тут я согласен. Хотя, если наставник был умным, как наш Король, он понимал, что из алкаша, к примеру, хорошего вора не получится, и потому — приучал знать меру. Сводил нас и с воровскими проститутками, это было, и об этом я еще расскажу. Но была у многих и настоящая, сильная любовь. Меня, между прочим, она тоже не обошла. Ну, а что касается сексуальных целей… Случалось, хотя такой распущенности, как теперь, не было. Знакомых мне наркоманов мог бы вообще пересчитать по пальцам. Для вора это хуже, чем водка. Думаю, что «беспредел», и тот понимает. Только вот молодежь такая пошла — сама стремится побольше запретных плодов сорвать. Меры не знает.

— Спасибо за откровенность, Валентин Петрович. Я подумаю, как лучше расставить акценты. Хотя, помните, я пишу не о том, что было, а о сегодняшнем состоянии преступности, прежде всего организованной.

Долгая наша беседа, наконец, закончилась. В мою достаточно однообразную и почти лишенную выходов во внешний мир жизнь будто ворвалась струя свежего воздуха. Ни разу до этого не доводилось мне называть следователя по имени-отчеству. Приятно было, что и сам Иван Александрович отлично знает наш воровской мир.

Он, честно скажу, нравился мне все больше. Невысокий плотный крепыш, русоволосый, лицо открытое, доброе, серо-голубые глаза, расставленные чуть шире обычного, живые и умные. И сам — подвижный, иной раз резкий, умеющий, однако, в нужный момент сдерживать эмоции.