Сергей Владимиров - Пожинатель горя

Губы Фирсова превратились в жесткую, белую, без единой кровинки складку. Я не перебивал его. Отставному полковнику нужно было выговориться, и я был единственным человеком, которому были интересны его переживания.

Кафе мы нашли, небольшое, чистенькое, расположились за дубовым столиком, и Владимир Михайлович заказал две порции шашлыка, обильно посыпанного зеленью и густо политого острым пряным соусом, душистый горячий лаваш и графинчик водки. Я сказал, что не голоден, но начальник службы безопасности сердито сверкнул на меня глазами.

— Есть самому, когда кто-то заглядывает тебе в рот, — это жлобство. С выпивкой решайте сами. — Он тут же наполнил себе рюмку и незамедлительно выпил. Повторил. К шашлыку не притронулся. — Может, вы шокированы моим откровением… Просто я устал ото лжи самому себе. — Румянец, приливший к его щекам, был нездорово багровым. — Родителям свойственно всячески превозносить своих детей, выставлять их этакими ангелами, но я смотрю на вещи реалистично. Кажется, я уже говорил вам, мы с Натальей не были сильно близки с дочерью, особенно когда она повзрослела и стала добиваться этих сомнительных успехов. У нас и характеры разительно отличались. Да что мы… Она не походила и на тетку, которая так трепетно взращивала ее, готовила для звездной жизни. Алевтина все же куда мягче, человечней, конечно, здесь сказалось другое воспитание, да и время, в которое мы росли. Кристина всегда добивалась поставленных целей и в средствах была неразборчива. Ее настольными книгами были Макиавелли и Ницше. Что же касается материальных благ, пошлых проклятых денег, она никогда не западала на них, в отличие от матери. Относилась к богатству, накопительству скорее с презрением. Ей нужны были слава, признание, всеобщее преклонение, а деньги к этому неизбежно приложатся. Что же вы не едите?

Я принялся за шашлык, не чувствуя его вкуса. Пережевывал горячие, сочные куски зажаренного мяса, а Фирсов плескал в маленькую рюмку прозрачную маслянистую жидкость, проглатывал ее как воду. К своей тарелке он по-прежнему не прикасался.

— Кристина все школьные годы училась на «отлично», и не потому, что ей нравились науки, а потому, что всегда и во всем стремилась быть первой, — рассказывал Владимир Михайлович. — Поступила на философский факультет, и опять чтобы выделиться среди окружающих, разрушить сложившийся стереотип, что красавицы поголовно глупы как пробки. Я не помню, чтобы у нее когда-нибудь были подруги и друзья. Одних она считала тупыми обывателями, в других, успешных, таких же целеустремленных, видела своих конкурентов, и они в одночасье становились врагами. Были ли у нее любовники? Здесь сказать ничего не могу. Целей она добивалась как угодно, но только не через постель. Подобные предложения унижали ее достоинство, случай с Ланенским — главный тому показатель. Вряд ли она могла связать свою жизнь с одним человеком. Брак подразумевает взаимные уступки, а тут бы все свелось к нескончаемому противостоянию, стремлению доказать, кто круче. Тряпку рядом с собой она бы не потерпела, о такую же несгибаемую личность сломала бы зубы. Да и о каком браке могла идти речь? Свободу и независимость она ценила больше всего.

Фирсов говорил как по писаному, долгие горькие думы наконец-то облеклись в стройную форму, исповедальный монолог.

— Как-то за ней пытался ухаживать один парень, выпускник воздушно-десантного училища, он мне нравился… Я вспоминал себя в его годы, видел, что мы похожи. Но это вызывало у Кристины лишь пренебрежительный смех. Он отправился на войну, вернулся инвалидом, награжденным орденом Мужества. И что же… Дочь его даже ни разу не навестила. А от ее слов мне стало так мерзко, что я ее… возненавидел. Она назвала его идиотом, который стал калекой взамен на никому не нужную железяку. Вообще людей, которые ничего не смогли добиться в жизни, она считала кончеными, по ее мнению, таким незачем жить. Назовите ее как угодно — жестокой, бессердечной, и вы окажетесь правы. Она всего-навсего продукт своего времени. И все же она была моей дочерью, и я должен был любить ее.

Всматриваясь в его плоское грубое лицо с широкими скулами, жестким ртом, припухшими веками, я видел, что боль утраты все же занозой засела в его сердце, сломила, превратила в алкоголика. Он подозвал официантку и заказал второй графинчик. Все шло к тому, что мне опять придется доставлять отставного полковника домой, и мое присутствие рядом с ним будет расценено Натальей Семеновной как чудовищное злодеяние. Я превращусь в заклятого врага, и дорога в их дом мне будет отныне заказана.