Сергей Владимиров - Пожинатель горя

На остро выступающих скулах М. Федорчука взорвались красные кляксы, кончик носа, напротив, отмороженно побелел.

— Ремень и шнурки. На что намекаете?

— На способ его самоубийства. — Я с особой язвительностью произнес последнее слово. — Дудик ведь на самом деле удавился в камере, мучимый угрызениями совести?

Следователь оскалил мелкие подгнившие зубки.

— Побольше читайте бульварные газетенки. Там и не такого напишут. Дудкин не вешался. И не давился. И вены не вскрывал. Подонок. Мразь. Уже загибался. Без дозы не мог. СПИД в придачу. Где ему в камере героин взять? Ломка. Мотор не выдержал. Спросите у экспертов. Острая сердечная. Каюк.

Здорово выкрутился. Не подкопаешься и во лжи не уличишь. Эксгумация трупа Дудкина и повторная экспертиза… Спустись с небес на землю, Галкин, кто на это пойдет, благо нынешнее положение вещей устраивает абсолютно всех, и живых и мертвых. Свидетельства Любки Карякиной ничего не меняют. Кто поверит свихнувшейся наркоманке, какой суд всерьез отнесется к ее бредовым показаниям?

— Чем Дудкин убивал Кристину Фирсову? — Подсвечник был моим последним козырем. Если это и есть орудие преступления… Если удастся выяснить, как он попал к Клоуну спустя два месяца после гибели манекенщицы…

— Монтажкой. Принес с собой. Отпечатки. Полный набор. В картотеке имеются. На следующий день. Повязали. Отпираться не стал.

Продолжать беседу было бессмысленно. Я сухо поблагодарил М. Федорчука за оказанную услугу и пошел прочь.

Смеркалось. Непроницаемое небо давило на землю, и в нем, невидимые, быстрые и наглые, хрипло крича, носились вороны, будто вестники новых смертей.

Я в офисе, заменившем мне дом. Но здесь больше не пусто. Беспрестанно тарахтит кот. Настя придвигает ко мне сковородку с жареной картошкой, которую приготовила на электрической плитке. В мое отсутствие она провела генеральную уборку, вымыла пол, стены, окна, сняла прошлогоднюю паутину из-под потолка, до которой у меня не доходили руки. Чуть наклонив голову, она наблюдала, как я насыщаюсь. Свежее юное лицо в обрамлении густых русых волос, разве можно представить, что мать этой девочки была алкоголичкой, а отец рецидивистом?

Я благодарю ее, и в голосе моем неловкость. Просто я отвык, чтобы кто-то жарил мне картошку и подметал пол.

— Вы для меня сделали гораздо больше, — очень серьезно произносит Настя.

Я отмахиваюсь.

— Обращайся ко мне на «ты». Мне тридцать пять, но я уже не старик.

— А были? То есть был ?

— Был, и даже хуже.

И никаких признаний. Все и так ясно. Я живой. Потому что в лодке я не один, а на горизонт и берега наплевать.

Посуду я отправился мыть сам. Несмотря на то что намеревалась это сделать она. Просто я мужик, и могу настоять.

— В мое отсутствие не происходило ничего странного? — спросил из закутка, перекрикивая шум льющейся воды.

— Несколько раз звонил телефон, — ответила Настя. — Я не подходила, как ты и говорил. А еще, когда я тебя ждала и смотрела в окно, по двору бродил какой-то незнакомый мужик. Очень подозрительный, похож на бандита. Только взрослее парней Клоуна.

— Как он выглядел?

— Кожаная куртка, лысая башка. Брр.

— На голове шрама, случайно, не рассмотрела?

— Нет, на таком расстоянии…

Незнакомцем мог быть подполковник Вершинин, которому интуиция подсказывала, что в отношении Насти я его вожу за нос. Будь я на его месте, то думал бы так же. Я позвонил ему на работу и домой. Никто не отвечал. Едва опустил трубку, как сингапурский аппарат ожил сам.

— Евгений Галкин? — официально осведомились на том конце провода. — Никак не могли вас застать. Нужно встретиться.

— Это смотря с кем. — Хотя я догадывался, что подобными безапелляционными оборотами изъясняются родные стражи порядка.

Что тут же и подтвердилось. Через десять минут мне предстояло ожидать гостей.

Я указал Насте на дверь закутка с раковиной и туалетом.

— Переждешь там. Я постараюсь их поскорее выпроводить.

Она послушно кивнула. Вот и ладушки. О чем они будут говорить со мной? О налете на «Миллениум», о смерти Ланенского или об убийстве Кристины, интерес к которому я проявил сегодня в беседе с М. Федорчуком? Не стоит забегать вперед, все очень скоро выяснится. В дверь постучали, и я открыл.

В следующее мгновение удар рукояткой пистолета сшиб меня с ног. Еще один удар, подошвой в лицо, — и свет померк.

Я очухался на полу, распятый двумя наручниками на батарее. Сквозь розовую пелену проступили очертания трех парней в одинаковых черных джинсах, солдатских ботинках, кожаных куртках и вязаных шапочках. У двоих в руках были пистолеты, у третьего — помповое ружье. Они расступились, и в комнату вошел четвертый, без головного убора, бледнолицый блондин с уродливым шрамом через всю щеку.