Дмитрий Стрешнев - Чертовка

Знающий тонкости местного общения, Замурцев с достоинством пожал всем руки и показал свою престижную голубую карточку "вспомогательного состава посольства".

--А, руси! Садык! {А, русский! Друг! (араб.)} А вы, мистер?

Видя, что представитель власти обращается к нему, Эндрю Манн изобразил рукой радостное приветствие.

--Hello!

Замурцеву пришлось взять на себя краткое изложение истории про упавшего с неба американца, перевернувшуюся "Вольво" и про невесть откуда появившихся иракцев. И откуда они только здесь взялись?

Во время замурцевского рассказа офицер кивал сочувственно-строго: "Наам... наам..." {Да... да... (араб.)} , явно зауважав Андрея, и Эндрю Манна, и еще больше себя самого, которому выпала ответственная миссия по спасению союзников. Насчет иракцев он с готовностью разъяснил:

--Здесь неподалеку на Тигре переправа, где курды переправляются из своего Курдистана и обратно... А у иракцев ниже по течению на берегу укрепленный пункт, откуда они обстреливают курдов. Если, конечно, не обедают и не спят. Оттуда их и послали сюда.

Потом он важно добавил:

--Я должен доставить вас в марказ { здесь: в комендатуру}

, -и, подчиняясь служебному долгу и зову любопытства, спросил, косясь на Джарус: -А... (на всякий случай) госпожа - кто?

Хотя Замурцев понимал, что вопрос будет задан, и даже знал, что ответит, да и сказал, в общем-то, всё так, как оно и было, голос получился таким театрально-убедительным, что самому стало противно.

--Она курдская беженка из Ирака, я ей помогаю найти отца. Но теперь ее надо отвезти в Хасаке, в лагерь Эль-Холь... там специальный есть лагерь для беженцев. Потому что отца мы не нашли, а в лагере ее мать и сестры.

--А... ясно.

Люди на Востоке патологически любопытны, но редко можно видеть, что кто-то чему-то удивляется. Особенно тому, что происходит с другими: раз происходит - значит, так надо. Можно позволить себе выразить удивление тем, что сосед не вернул в срок деньги; можно удивлением выразить негодование в адрес Саддама, разрушающего братский Кувейт, и в адрес братского Кувейта, зажиревшего в своем эгоизме. Но по большому счету удивляться непостижимым законам человеческих судеб - такое же пустое дело, как удивляться тому, что дует ветер и плывут облака.

-Йелла, пойдемте, возьмем вашу машину.

--Она же сломалась.

-Ах, да. Тогда - сразу в комендатуру. У нас вон за тем холмом "Лендровер". А за вашей машиной мы пришлем.

--Хорошо. Но мне сначала хотелось бы забрать кое-что из вещей.

--Вот я и говорю: пойдемте к машине. Где она?

Андрей обвел взглядом коварную равнину, с виду такую ровную и безопасную, но на самом деле напичканную ямами и иракцами.

--Ты помнишь, где "Вольво"? -спросил он Эндрю.

--Конечно. Там.

--Машина вон там, -показал Замурцев офицеру.

--Отлично. Йелла, -отозвался тот.- Закурить, кстати, не найдется?

Открытие, что оба иностранца не курят, не испортило ему настроения. Он достал пачку "Хамры" за 12 лир и шагал, очень довольный собой, то и дело придумывая новую тему для разговора. Обращался он исключительно к Андрею, как к знающему арабский, хотя при этом глядел с упорным любопытством на американца.

--А ведь могло получиться "хабар кяна", -сказал он, подмигнув Андрею, и перевел глаза на Эндрю Манна.- "Хабар кяна", мистер, yes.

-Что? -спросил Эндрю.

--Такое выражение, -объяснил Андрей, щелкнул языком и закатил глаза.Из арабской грамматики. Смысл его в том, что глагол "кяна", означающий "быть", попадает в ситуацию, когда должен использоваться, но упраздняется. Нет его больше. Ясно?

--Ясно, -сказал Эндрю.- Как могло бы и нас не быть, верно?

--Хабар кяна, -подтвердил сириец.

Когда показался оливковый бок "Вольво", Замурцев спросил офицера:

--Вы разбираетесь в машинах?

--Нет, -сказал тот и сострил: -Только в пистолетах.

Андрей забрал из салона сумку, еще раз проверил, чтобы всё было заперто, хотя это уже проделали иракцы. Он погладил "Вольво по лакированной крыше и вздохнул.

--Ну, пошли.

--Пошли, -согласился офицер.

--Пошли, Джарус, -сказал Андрей езидке.- Видишь, как...

Ему было неудобно перед девушкой за то, что он так и не показал ей ни лиловые горы, ни серную реку, и он пытался вспомнить, на каком языке он ей рассказывал про всё это, но так и не вспомнил. Единственное утешение было в том, что места вокруг были очень красивые - библейские прямо холмы, над которыми висят неподвижные облака, и тени от них на пологих склонах - как небесные печати. Одно облако висит так низко и такое полновесное, что кажется - вот-вот упадет на голову.