Сергей Зверев - Подземный конвейер

Все, кончились эти бессмысленные споры, нотации и поучения. Но теперь не будет и теплой руки, крепкого пожатия при встрече, сильного голоса с хрипотцой и темных пристальных глаз.

При разговоре отец всегда смотрел людям в лицо, откровенно и смело. Но его взгляд был очень разным. То хмурый, недовольный, глаза как два черных омута. То насмешливый, и тогда в нем мелькали искорки. Иногда печальный, какой-то бархатистый. Так он задумчиво смотрел на своего сына, который до сих пор не сумел определиться в жизни. Ну что такое корреспондент?

Сказать, что у генерала Хрусталева были сложные отношения с сыном – это ничего не сказать. Они перестали ладить, когда Олег уже заканчивал школу и вовсю исходил юношеским максимализмом, далеким от здравой практичности и мудрости, которая приходит с годами.

Помнится, отец качал головой и говорил, наверное, о себе:

– Обычно мудрость приходит к человеку со старостью. Но иногда та появляется одна.

Олег смотрел на это самобичевание и не понимал, что отец корит самого себя за то, что где-то проморгал в воспитании сына, не сумел вложить в него свои взгляды на жизнь во всей их полноте. Наверное, отец всегда мечтал, чтобы Олег пошел по его стопам и стал военным. Хотя он никогда не произносил этого вслух.

Да, отношения ладиться у них перестали. А потом Олег сам поступил на журфак и был страшно этим горд. Он даже отцу при случае заявлял об этой своей личной победе. О том, что все это – чистая заслуга именно отца, Олег узнал лишь в конце четвертого курса. Потерпели крушение его идеалы, появилась страшнейшая обида. Олег не мог простить отцу такого унижения. Парень очень любил себя.

Это была первая, но не последняя их сильная ссора. Олег наговорил тогда много дерзостей. Отец в конце концов грохнул кулаком по столу и сказал, что пусть сын сам теперь живет как знает, если не хочет помощи и заботы отца. Он оставил Олегу квартиру и переехал на служебную. Они не виделись и не перезванивались почти год. Потом как-то так случайно получилось, что отец и сын встретились, поговорили натянуто, но все же это произошло. Они стали изредка встречаться, перезваниваться, узнавать, как дела друг у друга.

Отец! Олег сидел на диване, поставив локти на колени и положив подбородок на кулаки. Он смотрел в стену, а видел лицо отца. Чего же тот хотел от сына? Это же не было просто страстью к нравоучениям. Теперь-то, когда и сам Олег стал старше, набил своих собственных шишек, он начинал понимать, что отец хотел всего-навсего провести его через самый сложный участок жизненного пути, который называется становлением, возмужанием, закладкой профессионального будущего.

Да, отец хотел как раз того, чтобы вот этих-то шишек и было поменьше, чтобы сын рос, набирался профессионального опыта, а не шишек от бестолкового и наивного щенячьего тыканья мордой в стены. Если бы Олег послушался его и пошел в военное училище, то отец наверняка приготовил бы ему местечко не слишком опасное, не особо ответственное поначалу, но очень удобное для профессионального роста. Шла бы выслуга, звания. Потом, когда, как говорят в военной среде, он понял бы службу, отец и отпустил бы вожжи. Постепенно.

Наверное, отца устроила бы и гражданская профессия сына, но только не журналистская. Возможно, он предпочел бы какую-нибудь инженерную специальность, допустим, карьеру в науке. Может, устроил бы Олега потом в какой-нибудь исследовательский институт. Но сын стал журналистом.

Теперь ему стало понятно, что отец напоследок попытался и здесь устроить его судьбу, но он учинил размолвку и помешал. Не случайно Олег попал на работу именно в издание с военной тематикой. Откровенным покровительством не пахнет, но все же есть свои каналы и знакомства.

Но сын не оправдал ожиданий отца. Почему? Что тот хотел от него?

Ведь Олег писал резко и хлестко. Он не лебезил, называл вещи своими именами и фамилиями, если, на его взгляд, это было нужно. Главный редактор, которого они в своей среде называли Тентелем, тоже почему-то, как и отец, корил Олега за какую-то правду-матку, за несдержанность, за некорректность.

Какая, к черту, корректность, если журналистика призвана бичевать и обличать?! Делать это надо смело, не сгибаясь перед авторитетами, не щадя ни себя, ни… вялых лизоблюдов, так называемых товарищей по профессии.

Кто не может быть журналистом, тот не должен им становиться. Это было жизненное кредо Олега. Тему нужно поймать, пропустить материал через свои эмоции, мозг. С ним нужно переспать, тогда он получится. А когда его слюнявят без конца и края, по десять раз согласовывая с руководством, это уже не журналистика, а продажная писанина, которая сродни проституции.