Андрей Воронин - Мертвая хватка

«Черт подери, – подумал Сорокин. – Он что же, и в этом разбирается? Приемник починил – это ладно, это я понять могу, хотя и с некоторым трудом. Но ведь и огород вылизан так, как даже теще не снилось! А я-то был уверен, что Забродов петрушку от крапивы не отличит-Выходит, он не врал, когда говорил теще, что знает толк в земледелии. Интересно, откуда? Из книжек своих, что ли? Ох, сомневаюсь…»

Он поставил пакет на ступеньки веранды, закурил и еще раз огляделся по сторонам. Оказалось, что изменения коснулись не только огорода – саду тоже досталось. Огромная и неопрятная куча спиленных по осени с плодовых деревьев сучьев, до которой у Сорокина никак не доходили руки, куда-то исчезла, зато у стены сарая появилась аккуратная стопка тонких, одинаковых по длине круглых полешек и прутьев. Свежевыбеленные стволы деревьев буквально резали глаз, а подгнившие и покосившиеся деревянные рамки, в которые были заключены кусты смородины и крыжовника, сменились новыми – прочными, аккуратными, выкрашенными все той же краской защитного цвета. Вымощенная красным кирпичом дорожка была старательно расчищена, подметена и даже, как показалось Сорокину, промыта водой, так что ему захотелось разуться и пройти по ней в носках, как по ковру. Словом, тещин участок, и прежде служивший многим соседям образцом для подражания, теперь сверкал, как бриллиант, только что вышедший из рук опытного огранщика. На минуту Сорокин даже засомневался: полно, да туда ли он попал?

Тут из-за угла дома вышел какой-то человек. Сорокин растерялся: ему вдруг показалось, что он действительно каким-то чудом ухитрился заблудиться и забрался на чужой участок. Стоявший перед ним с лопатой в руках мужчина был ему решительно незнаком. На его верхней губе и подбородке густо серебрилась седоватая щетина, которой оставалось всего ничего, чтобы превратиться в бороду и усы, на голове криво сидела испачканная землей соломенная шляпа с широкими, разлохмаченными по краям полями.

Абориген был раздет до пояса, и кожа его уже успела приобрести красно-коричневый оттенок пережженного кирпича. Ниже пояса имели место старые, безобразно растянутые трикотажные спортивные шаровары и отчаянно просившие каши кроссовки. Слова извинения уже готовы были сорваться с губ полковника Сорокина, но тут он немного оправился от растерянности и узнал сначала свои собственные штаны и кроссовки, затем соломенную шляпу покойного тестя, в которой тот любил ходить на рыбалку, а потом и хитрые, смеющиеся глаза под обгрызенными мышами полями этой шляпы.

– Тьфу на тебя, – сказал он, пожимая Забродову руку. – Ты прямо хамелеон какой-то, ей-богу. Идеально сливаешься с фоном.

– Ну, разница все-таки есть, – засмеялся Забродов. – Хамелеон меняет окраску независимо от своего желания, а я как-никак могу сознательно управлять этим процессом.

– Мещеряков тебя не видит, – сказал Сорокин. – Он бы тебя зажигалкой побрил, наверное.

– Да, небритых в армии не любят, – согласился Илларион. – Но мы же не в армии, правда? Помнишь Козьму Пруткова? Не все стриги, что растет. Ты пожрать привез? А то у меня тут все кончилось еще на прошлой неделе. В деревню три раза ездил, но там магазин почему-то все время закрыт.

Если бы не добрые люди, совсем пропал бы.

– Добрые люди?

– Ага. Приезжали сюда такие молодые симпатичные ребята. Забор помогли починить, продуктов подкинули…

– В счет репараций? – уточнил полковник.

Забродов запустил пятерню под шляпу и озабоченно поскреб затылок.

– Ну, Федотыч, – сказал он, – ну, дятел-энтузиаст!

Сдал, как стеклотару…

Они прошли в сад, и Сорокин начал раскладывать привезенные из Москвы продукты на вкопанном в землю под яблоней дощатом столе. Он заметил, что почерневшие от непогоды доски выскоблены почти добела, и в очередной раз поразился неожиданной хозяйственности и трудолюбию Забродова.

– Я смотрю, ты тут как рыба в воде, – заметил он вскользь. – Участок вылизал, как кот свои причиндалы.

Хоть ты бери его в рамочку под стекло и помещай в отдельном павильоне ВВЦ. И надпись: «Образцовый дачный участок начала двадцать первого века». Вот не знал за тобой таланта к земледелию! Тут ведь одной аккуратности мало, нужны и знания, и опыт, да и любить это дело надо… Когда же ты успел-то?

Забродов оторвался от изучения этикетки на коньячной бутылке и задумчиво поскреб ногтями щетину на подбородке.

– Как тебе сказать… Нет, не могу я этого объяснить.

То есть могу, конечно, но боюсь показаться, мягко говоря, нескромным.