Александр Проханов - Востоковед

– Сабил, это наш брат Леонид из России. Он расскажет русским о нашей борьбе, о ХАМАС, о твоем подвиге, чтобы о нем узнала вся земля, друзья восхитились, а враги содрогнулись.

Огненные глаза Сабила скользнули по Торобову и пробежали мимо, словно не заметили. А Торобов вновь испытал мучительную неуместность, желание повернуться и уйти. Заставил себя остаться, повторяя: «Это ты!» Млечные духи вод окружали их голубоватым свечением, взмахивали прозрачными рукавами, словно прощались. Море шелестело, гудело, словно в его глубине играла таинственная музыка.

Женщина в черном, мать Сабила, не выпускала руку сына, тянула его прочь от моря, от погребальной музыки, белых призраков, далеких желтых огней.

– Сабил, мой сыночек. Зачем я тебя родила? Зачем тебя у меня отнимают? Сначала Табиб, а теперь и ты. Возьми меня в лодку! Возьми меня с собой на небо! Не хочу я жить без тебя на земле!

– Мама, мама, – Сабил прижимал к себе хрупкое тело матери, – зачем ты плачешь? Ты радуйся, смейся! Я скоро увижу Табиба, мы обнимемся с ним по-братски. Я расскажу ему, как мы жили без него, как часто его вспоминали, как ты любишь его. Мы станем ждать тебя и встретим и снова будем вместе. Там не будет войны, там не будет голода. Там будут цветы, чудесные птицы, о которых ты нам рассказывала в детстве. Мама, не плачь!

– Сабил, сыночек! – Она вздрагивала худыми плечами, сын обнимал ее хрупкое тело, которое когда-то его породило, вскормило, а теперь сотрясалось от горя.

– Пора, – сказал Хабаб, посмотрев на часы, полыхнувшие фосфором на запястье. – Через полчаса на катерах смена караула. Они перестают наблюдать за морем. К ним можно незаметно подобраться. – Он осторожно обнял за плечи плачущую женщину. – Отпусти его, Забиба. Ты мать героев. Тебя выбрал Аллах, и ты самая счастливая из матерей.

«Это ты!» – повторял беззвучно Торобов. Чувствовал, что Кто-то Всемогущий и Всеведающий привел его на берег моря, поставил среди измученного непокоренного народа, соединил его душу с рыданием матери, огненным предсмертным взором сына. Бойцы в черных масках безмолвно стояли, сквозь прорези смотрели немигающие глаза.

– Время молиться, – сказал Хабаб.

Все сошлись, встали на молитву.

Мулла неразборчиво, стенающим голосом, запел, зарыдал, и его певучая горестная мольба была подобна гудящим волнам, которые выплескивали на молящихся бестелесные сполохи света.

Молча стояли, боясь шевельнуться. Бойцы по очереди подходили к Сабилу, обнимались, и в этих братских объятиях была нерасторжимая любовь, единая доля, знание, что разлука будет недолгой. Торобов, не приближаясь, низко поклонился Сабилу, и тот слабо кивнул.

– Пора, – сказал Хабаб, снова взглянув на часы. Прижал к себе хрупкую женщину, не пуская к сыну.

Сабил подошел к лодке, навалился грудью на нос. Столкнул в воду, замочив ноги. Перевалился через борт и встал. Лодка медленно отплывала, он стоял, высокий, худой, окруженный духами моря. Казалось, духи медленно отводят лодку от берега.

– Аллах Акбар! – крикнул Сабил, воздев кулак.

– Аллах Акбар! – откликнулись те, кто остался.

Взревел мотор, лодка, развернувшись, оставляя зеленоватую дугу, ушла в темноту. Звук мотора стих. Только шлепали и стучали о берег волны и слышались женские всхлипы.

Они стояли на мокром песке. К их ногам бежали волны, блестящие, как черная слюда. Блуждали над морем духи вод. Желтели у горизонта огни катеров.

Торобов чувствовал, как в темном сыром пространстве движется лодка и мученик ведет ее к смерти. Торобов видел лодку не глазами, а страдающим сердцем, в котором дышала мольба, росло ожидание чуда. Вера в то, что чудесным образом мир, попавший в жестокий завиток нескончаемых бед и несчастий, в непрерывную череду убийств и насилий, – мир вдруг очнется, двинется вспять и благая сила не даст сомкнуться контактам взрывателя, не даст сомкнуться контактам жуткого взрывного устройства, которым заминирован мир.

Призраки света, летучие духи вод сложатся в лунную дорожку, и на ней появится темная лодка, и в лодке два брата, любящие, смеющиеся, выйдут на берег и обнимут мать. И он, Торобов, вымолив их жизни, обнимет обоих.

У горизонта полыхнула тихая вспышка. Через минуту прилетел слабый звук, будто палкой ударили в таз. Замерцали колючие трассы, застучали пунктиры пулеметов. Огонь над морем стал разгораться, как уголь, на который дул ветер. Скользили лучи далеких прожекторов. Мать, воздев руки, рыдала.

Хабаб обнял ее и сказал: