Александр Тамоников - Сирийский эшафот

— Что?

— Мясо мне, оказывается, есть вредно. Вместо него надо грызть семечки злаков и жевать непонятную траву. Да и то не каждый день, потому как зверек бывает страшно занят и не успевает ничего приготовить. Друзья у меня «тупое быдло» — «Дом-2» и упырей из «Камеди-клаб» не смотрят, а безголосых дур, выдавливающих из себя на сцене фальшивые ноты, не слушают. «Святые пятницы» притупляют наши возвышенные чувства друг к другу. Носки на полу — это вообще преступление против нравственности. Но стирать их зверек маленькими ручонками не может, поэтому закидывает в стиралку, откуда они бесследно исчезают.

— Знакомо, — рассмеялся Валера.

— Позже выясняется, что готовка с уборкой тоже в обязанности зверька не входят. И, наконец, приготовься услышать главное.

— Готов.

— «Норка»! За все эти лишения меня допускают к «норке», которую зверек берег для меня аж с самого рождения! Вот так, Валера, я чуть было не поставил штамп в паспорт. Дебил… Начитался в детстве сказок про горящую избу, про коня, про детей «напоит-накормит», про опрятного и обласканного мужа… Нет уж! Не для такого «счастья» меня мама вырастила.

— Тебе просто не повезло с человеком, — заключил прапорщик. И посоветовал: — В следующий раз не торопись звать бабу под общую крышу. Присмотрись хорошенько, к ней в гости напросись — погляди, как живет. Да и с родителями пообщаться не помешает. Дети, за редким исключением, — копия своих родителей. Ежели те нормальные, работящие люди, то и она не подведет.

— Я подумаю, — буркнул Суров. — Но в ближайшие год-два экспериментировать точно не стану…

На исходе первого часа перелета Грид с Суровым исчерпали запас жизненных историй и примолкли. Удалось прикорнуть под мерный гул турбин и Андрееву. Но ненадолго.

— Командир, компанию поддержишь? — толкнул его в плечо прапорщик, когда во сне привиделась последняя любовь по имени Маша.

— Что? — с трудом разомкнул он веки.

— Коньячку, говорю, не желаешь? — потряс тот в воздухе плоской фляжкой. — Отменный коньячок — целую «штуку» отвалил за бутыль.

Отказываться было неприлично. И главное — бесполезно.

— Наливай, — вздохнул капитан.

Развернувшись в кресле лицом к друзьям, он принял наполненную походную рюмку, подцепил одноразовой пластиковой вилкой пласт ветчины и произнес традиционный первый тост:

— За удачу!

— За удачу, — вторили товарищи.

Все три снайпера одновременно опрокинули в себя коньяк и, крякнув, закусили…

В Министерстве обороны Российской Федерации имелось несколько подобных небольших самолетов бизнес-класса. Чаще всего на них летали генералы и большие чиновники, реже их предоставляли для оперативной переброски небольших спецгрупп из России в горячие точки планеты.

Внутри был комфортабельный салон с десятью-пятнадцатью посадочными местами, включая удобный диванчик, две телевизионные панели, туалет, душ и кухню. Кроме этого, данные самолеты отличались хорошим освещением, кондиционированием и качественной шумоизоляцией салона. Экипаж состоял из трех человек: командира, второго пилота и стюардессы. Правда, толку от последней было немного. Или же снайперы, не являясь VIP-персонами, не заслуживали ее внимания. На коротких перелетах девушка в строгой форменной одежде предлагала прохладительные напитки или кофе, в длительных — скудную и слегка разогретую провизию в виде куриной ножки с ложкой гарнира и сладких булочек на десерт. Поэтому ребята из группы Андреева перед каждым подобным путешествием предпочитали затариваться самостоятельно, в том числе и алкоголем. Экипаж на употребление горячительных напитков смотрел сквозь пальцы. Не разрешалось на борту только курить — с этим было строго.

— Да, коньячок знатный, — оценил Евгений.

— Согласен, — кивнул капитан, возвращая пустую рюмку.

— Еще по одной?

— Давайте, лететь долго…

Приняв на грудь вторую порцию коньяка и закусив сырокопченой колбаской, Павел все же решил вздремнуть. Но… меж закадычных товарищей опять потекла беседа «за жизнь». Так происходило всегда после принятия ста пятидесяти граммов расслабляющей жидкости. А иногда затяжные беседы происходили и без «допинга».

— …Не люблю фотографии. Дома их много, но смотрю их крайне редко, — глядя в матовый потолок самолетного салона, рассуждал Валера.

— Почему? — удивлялся Женька.

— Понимаешь, любой снимок — всего лишь одно мгновение из жизни человека. Твоей, моей или кого-то еще — не важно. Мгновение. Меньше секунды. И это мгновение больше никогда не повторится. Оно ушло навсегда. Умерло. Смотришь на такой снимок и понимаешь: запечатленный человек уже постарел, а то и вовсе покинул бренный мир, облака на небе давно растаяли, цветы завяли, а деревья выросли. В общем, сплошное расстройство от этих фотографий.