Марид смотрел на меня пустым взглядом. Ему сделали укол, чтобы сбить эмоции и агрессию, но говорить он мог вполне внятно. Разговор у нас складывался достаточно сдержанный. Я не хотел услышать от него никаких откровений. Мне просто было интересно, что же за тварь мы поймали. И беседовали мы почти как старые друзья.
– Марид, а у тебя никогда не было жалости? – поинтересовался я, разглядывая своего собеседника.
– К человеку? – криво улыбнулся Марид. – Человек – это заразная болезнь. Он уничтожает мир, данный ему Аллахом. Уничтожает заповеди, данные пророком Мухаммедом. Он жалок. Труслив. Беспечен. И очень многочисленен… Зачем подлунному миру столько людей?
– Достаточно одного, чтобы чтить пророка? – усмехнулся я.
– Достаточно немногих. Остальные нелюди. Им не жить, не осквернять своим дыханием чистый воздух Подлунного мира.
– И это ты так лихо определил, кому жить и кому не жить?
– Аллах определил.
– Как-то ты с ним накоротке.
– Я кто? Я лишь орудие в его руках. Острый нож, который отсекает больную плоть… Каждый умеющий уши услышит, а глаза – увидит. Я не виноват, что вы глухи и слепы. Я не виноват, что вы обречены.
– Пока что обречен ты.
– Что я? Песчинка в песочных часах, которые отсчитывают момент до вашего порабощения и гибели… Вы, неверные, сгорите в адском пламени природных сил, которые сами выпустили наружу. Пусть я не буду первым. Но будут другие. Они сметут в ядерном пламени ваш никчемный мир. И я буду смотреть на это с радостью. Сожалея лишь о том, что начертанную мне дорогу прошли другие. Они не будут лучше меня – я самое острое орудие Всевышнего. Но они пройдут этот путь. И их не остановить… Иншалла…
– Ты же все врешь.
– Да?
– Ты просто лживый лицемерный падальщик, который привык жрать человечину. Ты людоед, свихнувшийся на ненависти к миру, который тебя не принимает. И твой покровитель вовсе не Аллах, а самый мерзкий и убогий шайтан. Ты низок, как и твои дела. И тебе по большому счету не за что бороться, кроме жажды крови и разрушения. Ты бесполезен для этого мира, Марид. И ты ничего не сможешь изменить в нем. Никогда. Ты комар, который может укусить. Может даже перенести болезнь. Но никогда людьми его писк не будет воспринят как слово.
– Твои речи ничего не значат. – Глаза его продолжали оставаться такими же тупыми, но я ощущал, как в груди у него закипает ярость.
– Зато значат твои дела, которые говорят сами за себя… А они кровавы, но примитивны. Ты просто жалок, Марид!
И тут он рванулся на меня. И тут же рухнул на пол как подкошенный – смирительная рубашка не давала ему свободы действий.
В камеру ворвались конвоиры. Марид заорал, как от боли. Попытался удариться головой о пол. Но ему вкатили дозу успокоительного, и он замер.
– Прощай, неудачник, – произнес я, когда его выволакивали из допросной комнаты.
Я знал, что никогда больше не увижу эту ядовитую гадину. Не думаю, что мои руководители решат устроить уголовный процесс с адвокатами, прокурорами и пожизненным заключением в итоге. Наши специалисты по откровенным разговорам выжмут его досуха, как тряпку, и, скорее всего, тихо утилизируют, развеяв прах по ветру. Без пафоса и лишних эмоций, просто сделав необходимое дело по уборке мусора. Оно и правильно. Для таких не может быть судов. У нас вой-на, а врага уничтожают.
Так что о нем можно забыть… Точнее, он останется как еще один экспонат в картинной галерее самых мерзких подонков, кого мне удалось нейтрализовать в моей жизни. Он займет там одно из самых почетных мест. Конечно, мне интересно, откуда он такой взялся и как дошел до жизни такой. Как получаются ваххабитские фанатики из русских парней с рязанской мордой. Но это на усмотрение руководства. Если оно посчитает, что мне нужно что-то знать, меня об этом уведомят. Но, возможно, генерал решит, что от многих знаний многие печали, и тогда я не узнаю ничего…
Через неделю после той беседы на коммуникатор мне пришел пакет информации. Там была справка-отчет по результатам работы с Маридом. А также избранные видеозаписи его допросов.
А быстро они его обработали!
Ну что ж, генерал Ломакин решил, что я должен это знать. Значит, так тому и быть…
Интересно, что масса людей искала Бешеного Марида, считая его нерусью – кавказцем или среднеазиатом. А он был москвичом и значился в свидетельстве о рождении Романом Анатольевичем Богачёвым.
Его отец умер в психиатрической спецбольнице тюремного типа. Анатолий Богачёв был художником, одно время даже модным, имевшим свой неповторимый экспрессивный стиль, чем-то напоминавший наиболее безумные картины Сальвадора Дали. Обласканный публикой и критикой, он испытал мимолетную славу, но быстро перегорел и провалился в пучину каких-то темных образов. Роман рос в окружении отцовских болезненных живописных полотен, где все человеческое было вывернуто наизнанку – вывороченные тела, внутренности. Большинство этих произведений выветрились из его памяти, но одно осталось с ним навсегда и не отпускало его даже во снах. На этой мрачной картине были изображены недобрые глаза, парящие над разрушенным пылающим городом. Возможно, в детстве этот образ сдвинул в сознании мальчишки какой-то камешек, вызвавший лавину, увлекшую его в пучины тьмы…
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу