Holly Hope Karter - По доброй воле

Я проскользнул в палату и запер дверь на замок. Неблагоразумно. Если кто-то решит заглянуть и обнаружит, что дверь заперта…

Впрочем, если меня здесь СЛУЧАЙНО обнаружат, проблемы тоже будут!

В глубине палаты тихо пищали приборы. Слабо светились мониторы – бледный голубой свет отражался в окне. Больничная кровать была скрыта от взглядов вошедших бумажной ширмой.

Я застыл, как вкопанный, и уставился на нее. И вспомнил другую палату. И другой мой визит к другому Грину.

«Она теперь тоже Грин. Тоже Грин, Дэнни».

Я нервно сжал стебли роз. Шипы впились в кожу, и я поморщился и скользнул взглядом по цветам.

Большие темно-красные бутоны на длинных темно-зеленых стеблях. Точно такие же розы я оставил в кабинете Хоуп в один из дней, когда… Дьявол, как же это было давно!

Легкая улыбка приподняла уголки губ. Она тогда отдала их своей помощнице, чем знатно меня рассмешила. И расстроила, надо признать…

Глубоко вдохнув, я медленно двинулся к бумажной ширме.

Сердце билось в груди так сильно, что ныла диафрагма. Мне хотелось сорваться с места и броситься к кровати, но я шел медленно, с трудом переставляя ноги, не готовый увидеть то, что прятала за собой бумага молочного цвета.

Я снова вспомнил тот день в другой палате. Почти такую же ширму. Почти такой же страх, что сейчас наверняка плескался в моих глазах. Но в других глазах, в моих любимых, зеленых с золотыми искрами.

Я вспомнил все те чувства, что рвали мое сердце, ужас, что вмораживал меня в пол. Тогда я едва успел вытащить друга из горящего здания. И сегодня я тоже едва успел. И шел, посыпая голову пеплом и молясь всем известным богам, чтобы моя любимая женщина была в порядке. Насколько это вообще возможно после пережитого ею.

Когда в поле зрения появились ноги, скрытые больничным одеялом, я судорожно вдохнул, но продолжил идти, леденея нутром. И выдохнул лишь тогда, когда увидел круглый животик. Судорога пробила все тело.

Она все еще носит ребенка. Она все еще готовится стать матерью. Она… в порядке. Настолько, насколько это вообще возможно…

Я сжал розы так сильно, что один стебель переломился, а шипы вонзились в ладонь так глубоко, что на коже выступила липкая теплая кровь.

Хоть что-то я не испортил. Хоть что-то не похерил. И сейчас по моим щекам бежали слезы облегчения. Потому что те ужасы, что я уже нарисовал в своей голове, стали лишь игрой воспаленного, измученного воображения. И я смог вдохнуть. Полной грудью. Без боли. Без спазмов.

Я сделал еще несколько шагов… и застыл, глядя на бескровное личико любимой женщины. Почти белое…

Хоуп лежала на боку, лицом к двери. Из ее носа торчали трубки, из руки – капельница, и она была жива. Она дышала. И ее веки шевелились.

Ей снились сны…

Я обошел кровать и оставил розы на тумбе. Потом достал из крафтового хрустящего пакета сладости и картонный стаканчик с горячим мятным чаем и поставил их рядом с алыми бутонами.

Окинув взглядом получившуюся композицию, я слабо улыбнулся.

Она поймет. Точно поймет, что я был здесь. Она будет знать, что я жив.

Жестоко! Это так жестоко! После всего, через что им пришлось пройти, моей любимой женщине предстояло узнать, что тот, из-за кого пострадали ее близкие, жив! Жестокое знание.

Но эгоизм победил. И он же зашептал гадким голоском:

«Этого мало, Дэнни! Ей мало знать, что ты жив! Она должна узнать кое-что еще…».

Я горько усмехнулся и прикрыл глаза.

«Ты действительно думаешь, что она не знает? Ты действительно веришь в это? ДА ВСЕ ЗНАЮТ! ВСЕ ЭТО ПОНЯЛИ!».

Непонятная злость рванула в груди, и я дернул подбородком.

Неважно. Плевать. Пусть знает. Пусть будет уверена в этом! Я должен признаться…

Я быстро оглядел палату и заметил черный маркер на планшетке с какими-то бумагами. Обойдя кровать, я взял его и вернулся.

Время замерло, когда из-под узла маркера на боку картонного стаканчика начали появляться буквы. Одна за другой. Они складывались в слова, слова – в предложения. И эти предложения даже на треть не выражали те чувства, что я носил в себе все эти месяцы.

Это было МОЕ признание. То, которое я уже произнес вслух, но… услышала ли меня Хоуп? Поняла ли, что именно я сказал, прежде чем отключилась? Вряд ли.

Я поставил стаканчик, бросил маркер рядом и перевел взгляд на спину девушки. Прядь ее волос запуталась в завязках больничной рубашки, и я несмело протянул руку, чтобы убрать ее.

Хоуп вздохнула во сне, когда мои пальцы коснулись ее шеи. Я вдруг подумал, что на мои грубые, исцарапанные, грязные руки с забившейся под ногти землей на фоне ее бледной кожи и белого пододеяльника казались… чем-то враждебным. Они не должны были касаться девушки. Словно я мог испачкать ее! Запятнать. И совсем не землей…