Андрей Воронин - Спецназовец. Власть закона

Дорога опять начала карабкаться в гору, и минут через десять, после очередного поворота, Юрий увидел впереди конец подъема — обрамленный невысокими крутыми склонами кусок чистого неба, на котором, как на ватмане, был бледной акварелью нарисован голубовато-лиловый конус далекой горы. Он постучал костяшками пальцев по горячему железу крыши, и грузовик медленно, будто нехотя, остановился. Юрий усмехнулся, заметив, что Быков, прежде чем затормозить, съехал на обочину: дисциплинированный водитель остается дисциплинированным даже в Африке, — и с удовольствием встал во весь рост, разминая затекшие конечности.

Внизу распахнулась дверца, и на дорогу легко, как молодой, выпрыгнул Роман Данилович. Купленная на восточном базаре пестрая распашонка давно перекочевала на голову, заменив потерянную на переправе панаму. Теперь могучий торс Ти-Рекса плотно обтягивал едва не лопающийся по швам десантный тельник без рукавов. Туго, как у солдата-первогодка, затянутый ремень был отягощен кобурой с пистолетом и продетым в заменяющую ножны кожаную петлю мачете; в руке Быков держал автомат, казавшийся на фоне его фигуры просто детской игрушкой. Юрий удивленно приподнял бровь, разглядев там же, на поясе, матово лоснящиеся округлости целых четырех гранат, но задать вертевшийся на кончике языка вопрос не успел: свободной рукой Роман Данилович отцепил и бросил ему сначала одну, а затем еще одну гранату.

— Держи гостинцы, — сказал он. — Там, под сиденьем, этого добра целый ящик. Нет, ты скажи, ну что за идиоты! А если шальная пуля?

— То-то я гляжу, что ты первым делом остановился и перенес ящик в кузов, — рассовывая по карманам увесистые стальные яйца, заметил Якушев.

— А смысл? — противореча самому себе, сказал Быков. — Какая, на хрен, разница, где оно рванет — за спиной или под седалищем?

— Ну и не бухти тогда, — миролюбиво посоветовал Юрий и спрыгнул на землю. — Осмотримся?

— Яс вами, — высунувшись из кабины, объявила Даша.

— Не навоевалась еще, амазонка? — спросил Юрий.

— Нет, — лаконично отрезал Быков, и Дарья Алексеевна увяла.

Роман Данилович не стал пускаться в объяснения, а Даша их не потребовала. И то и другое было достаточно необычно. То есть по отдельности каждый из них оставался самим собой, но, собираясь вместе, они неизменно напоминали Юрию персонажей прочитанного в детстве рассказа о льве и собачке, которая поселилась у него в клетке. Однако теперь собачка взялась за ум и перестала тявкать, а лев, наоборот, едва ли не впервые подал голос. Вообще-то, после Дашиной отчаянной выходки в деревне Якушев ожидал более или менее громкой ссоры и на крышу кабины забрался исключительно для того, чтобы при ней не присутствовать. Но всю дорогу в кабине царила гробовая тишина. Вправлять личному составу мозги шепотом Быков не умел, из чего следовало, что за два с половиной часа он не проронил ни словечка. Видимо, его молчание прозвучало намного красноречивее самого громкого разноса, и впечатленная этой суровой тишиной Даша была сама кротость — зрелище, что и говорить, непривычное.

Преодолев врожденное человеколюбие, Юрий тоже не стал объяснять, что они с Данилычем хотят всего-навсего посмотреть, что ожидает их внизу, за гребнем холма. Наказана — значит, наказана; кроме того, он еще очень живо помнил испуг, который почувствовал, когда эта чокнутая вдруг объявилась в тылу у «бурундуков», и был не прочь с ней поквитаться. Неодобрительное молчание в данном случае представляло собой наилучшую тактику, поскольку любая воспитательная беседа в два счета закончилась бы возмущенным воплем «Неблагодарные! Да я вам жизнь спасла!», за которым с большой степенью вероятности могли последовать слезы. И мало того, что женские слезы — это оружие, которому нечего противопоставить; хуже всего, что в чем-то Дашка была бы права. Возможно, они с Ти-Рексом выкрутились бы и без ее помощи, но, не желая врать самому себе, Юрий честно признавал: был момент, когда он начал в этом сомневаться. И между прочим, Даша со своим «алло, мужчины» нарисовалась за спинами «бурундуков» именно в этот момент — ни секундой раньше, ни мгновением позже…

— От машины ни на шаг, — обернувшись через плечо, ровным голосом скомандовал Быков, и Даша все так же молча, не возразив даже взглядом, уселась на подножку кабины, положив на колени автомат и с видом примерной ученицы сложив поверх него ладошки.

Сначала они шли по дороге, а когда приблизились к гребню возвышенности, стали понемногу забирать вправо, наискосок карабкаясь по склону, который с этой стороны казался более пологим и был на десяток метров выше, чем его сосед на противоположной стороне дороги. Камни с негромким стуком выворачивались из-под ног, и даже сквозь толстые подошвы чувствовалось, какие они горячие. Все здесь было горячее — горячее раз и навсегда, от сотворения мира и до скончания веков. Сверху палило, напоминая о близости пустыни, беспощадное солнце, под ногами, кривляясь, перепрыгивали с камня на камень короткие уродливые тени. Хотелось пить, но воду следовало экономить, да и толку от питья на такой жаре не предвиделось никакого — только еще больше вспотеешь, вот и все удовольствие.