Андрей Воронин - Спецназовец. Власть закона

— Станешь рукоблудничать, — сказал он, — велю приковать обратно к шконке. Так и будешь лежать и гадить под себя до самого отъезда.

— Да пошел ты, козел, — вытирая пальцы о казенное одеяло, огрызнулся экс-президент.

— Я-то пойду, а вот ты останешься, — благодушно парировал Швырев и с грохотом захлопнул окошко.

Лязгнул засов, и стало слышно, как, удаляясь по коридору, майор вполголоса напевает: «Приплыл по океану из Африки матрос, малютку обезьяну он в ящике привез…» Пьер Мари М’бутунга снова выругался, на этот раз вполголоса, улегся, за отсутствием подушки положив под забинтованную голову кулак, и стал думать. Это занятие, которое он всегда считал небесполезным, в данном случае было еще и единственным, что ему осталось.

Юрий сидел, по-турецки поджав под себя скрещенные ноги, на горячей от солнца крыше кабины, правой рукой придерживая лежащий на коленях автомат, а левой держась за переднюю дугу тента, чтобы не свалиться со своего ненадежного насеста на очередной колдобине. Грузовик, сильно потрепанный жизнью трехосный армейский «мак», волоча за собой тучу красной пыли и хрипло рыча, полз по разбитой грунтовой дороге. Низкорослое редколесье сменялось полосами почти голой, поросшей лишь жесткой травой и колючими кустами, каменистой земли; время от времени Юрию приходилось уклоняться от норовящих хлестнуть по лицу веток. Купленная в начале путешествия панама окончательно потеряла товарный вид, пропитавшись потом, покрывшись белесыми соляными разводами и темными пятнами грязи. На шее, натирая потную кожу ремешком и ощутимо толкаясь в грудную клетку, висел подобранный в качестве трофея бинокль, через который Якушев время от времени озирал окрестности. Кабина покачивалась, как лодка в неспокойном море, навевая дремоту, из которой Юрия неизменно выводил какой-нибудь особенно резкий и неожиданный толчок. Позади, заволакивая непрезентабельный придорожный ландшафт, стояла клубящаяся, подвижная стена красной пыли; спереди змеился, убегая под пыльный кургузый капот, оставленный протекторами след, по которому Быков уже третий час вел машину. Если Юрий и Ти-Рекс хоть что-то понимали в следах (а Юрий смел надеяться, что они таки кое-что в них понимают), это был след грузовика — этого самого или другого такого же, двигавшегося во встречном направлении, то есть в недавно покинутую ими деревню.

Никакого братания с последующими торжественными проводами, как и предполагал Юрий, там, в деревне, не случилось. Местные просто попрятались кто куда, и Роман Данилович предположил, что искать их не стоит: судя по одежке и всему укладу жизни, вряд ли хоть один из обитателей деревни прежде видел белого человека и мог связать пару слов по-французски. «Еще пырнут тебя в брюхо какой-нибудь рогатиной, — сказал он, — что мне тогда прикажешь делать — зачистку производить?» — «А почему, собственно, меня?» — попытался откреститься от сомнительной чести Юрий. «А кого? — удивился Быков. — Ты у нас толмач, тебе и карты в руки… вернее, вилы в пузо. А ты как хотел?» — «Не знаю, — сказал Якушев. — Но уж точно не так».

На этой оптимистичной ноте обсуждение закончилось, и контакты с местным населением ограничились выгрузкой из кузова машины реквизированной мародерами домашней живности и скудных харчей. Живность брыкалась, орала и даже пыталась кусаться, так что Роман Данилович, не сдержавшись, проводил последнюю отпущенную на свободу козу аккуратным, вполсилы, пинком в кормовую часть организма. Забираясь в кабину, он вслух понадеялся, что у местных хватит ума закопать поглубже трупы, навести в деревне порядок, замести следы и держать языки за зубами: ничего не видели, ничего не слышали, ничего не знаем. «А то вырежут всех, как цыплят», — мрачно заключил он, поворачивая ключ в замке зажигания.

Юрий уже не впервые воздержался от комментариев. Жертвами любой войны в самую первую очередь становятся те, кто не имеет к ней ни малейшего отношения и кому она нужна, как зайцу мобильный телефон. Возможно, услуга, которую они с Данилычем и Дашей оказали жителям деревни, обернется для тех гораздо большей бедой, чем потеря домашней скотины, но единственный следующий из этого предположения практический вывод: отвернуться и пройти мимо — не отличался конструктивностью, даже если отбросить соображения нравственного порядка. И потом, какая разница, от чего умирать? Смерть от пули, как ни крути, гуманнее, чем медленное умирание от голода на пороге пустой халупы. «Лучше сожалеть о сделанном, чем о том, что не сделано», — сказал он, видя, что Быкову позарез нужно выслушать его мнение. Прозвучавший афоризм, похоже, никого не удовлетворил: Роман Данилович лишь крякнул и воткнул первую передачу, а Даша посмотрела на Юрия так, словно боролась с желанием отвесить ему оплеуху. А за что, спрашивается? Пусть бы сама что-нибудь сказала, раз такая умная. Но нет, молчит. И правильно делает: после того цирка, что она устроила в деревне, внимания к своей персоне ей лучше не привлекать. «Алло, мужчины…»