Андрей Воронин: Однажды преступив закон…

Что такое гараж? Существует распространенное мнение, что гараж – это строение, в котором можно хранить автомобиль, и не более того. Этого мнения, как правило, придерживаются те, кто никогда в жизни не имел ни гаража, ни автомобиля.

Глядя из окна набитой до отказа электрички на огромные пространства, застроенные рядами гаражей, эти люди видят только скопления уродливых бетонных коробок, которые портят пейзаж и навевают уныние и скуку. Им невдомек, что под плоскими черными крышами, из которых торчат похожие на бледные мухоморы оголовки вентиляционных труб, скрывается целый мир – иное измерение, другая планета, самостоятельное государство с непонятной пешеходу системой отношений и шкалой ценностей. За крепкими железными воротами и громыхающими хитроумными запорами хранятся сокровища, которые человеку, далекому от техники, могут показаться просто беспорядочными грудами ни на что не годного хлама.

Сюда приходят, чтобы отдохнуть душой, и очень часто где-нибудь в труднодоступном уголке между ржавой выхлопной трубой и стопкой потемневших от времени занозистых досок прячется от дневного света и зоркого глаза бдительной супруги заветная бутылочка вина или водки – своеобразный НЗ, который постоянно расходуется и неизменно пополняется. Здесь же, как правило, стоит и пара граненых стопок – не рюмок, а именно стопок, каких больше не выпускает промышленность, – и лежит завернутый в пожелтевшую газету кусочек сала. Здесь, в гараже, ведутся долгие задушевные беседы и решаются многие вопросы Тогда заветная бутылка извлекается из тайника и устанавливается на капоте стоящего тут же автомобиля. Алкоголь развязывает языки и делает одетых в замасленные рабочие комбинезоны мужчин решительными и смелыми.

По мере того как уровень жидкости в бутылке понижается, голоса, наоборот, становятся все громче, и наконец наступает момент, когда нужно либо принимать какое-то радикальное решение, либо просто допивать и расходиться. Принимать радикальное решение страшновато, да и пар уже по большей части выпущен, так что все, как всегда, заканчивается пшиком. Пустая бутылка со всеми необходимыми предосторожностями выносится из гаража и выбрасывается подальше от того места, где ее могла бы заметить чья-нибудь жена, стопки споласкиваются водой из протекающего рядом ручья, и все идет по-прежнему – вроде бы как всегда, а на самом деле с каждым днем все хуже и хуже.

…Головка ключа вдруг ни с того ни с сего соскочила с приржавевшей гайки, и Иван Кольцов, потеряв равновесие, больно ударился рукой о бетонный пол гаража. Он зашипел от боли и раздраженно отшвырнул ключ, который со звоном запрыгал по полу и остановился у стены.

– Мать твою Бога, рога, носорога, – выразительно произнес Иван, – Распутина дурного, Николая Второго… Пропади оно все пропадом!

Он уселся на пол, привалившись спиной к борту своей “девятки”, облизал кровь с ободранных пальцев и принялся озабоченно разглядывать полученные повреждения. Кулак выглядел так, словно им только что съездили кому-то по зубам. Иван подумал, что было бы в самом деле неплохо съездить кое-кому по зубам, вот только потом как бы не пожалеть…

Он вытянул вперед ноги в разбитых и ободранных, давно потерявших товарный вид кожаных ботинках, устраиваясь поудобнее, и вытащил из нагрудного кармана промасленного комбинезона пачку “Кента”. Ароматный дымок синеватой струйкой потянулся в приоткрытую дверь гаража. Иван поглубже надвинул засаленное армейское кепи, прикрыл глаза и стал думать о том, как здорово было жить в конце восьмидесятых – начале девяностых, когда все вокруг ходили пьяные от внезапно обрушившейся свободы. И заработать денег было проще простого. Конечно, сложностей хватало и тогда, но в ту пору они еще не приобрели такого размаха…

В дверь гаража коротко стукнули. Иван поднял голову и увидел в дверном проеме соседа по кооперативу Николая Зайцева – давнего приятеля и коллегу по бизнесу, такого же, как он сам, “продавца скорости”, вольного охотника за подвыпившими клиентами, который уже много лет выколачивал копейку из своего старенького “Опеля”. Высокий и сутулый Зайцев сложился почти пополам, протискиваясь в низкую дверь. Во рту у него дымилась неизменная сигарета, казавшаяся такой же неотъемлемой деталью его вечно сморщенного, похожего на сушеное яблоко лица, как нос или вислые прокуренные усы.