Андрей Воронин - Пуля всегда права

В комнату вошел Костя, обрядившийся в брюки и свитер Петровича. Брюки пришлось закатать, но свитер чуть ли не закрывал колени — их хозяин был на добрых две головы выше Кости.

Филатов и Петрович переглянулись. Юрий кивнул, и бригадир снова взялся за бутыль, налив в стакан столько же, сколько он посчитал приемлемым налить Тане.

— Выпей, браток, чтобы не простудиться, — он протянул стакан пареньку.

Тот совершенно спокойно выпил самогон… И застыл с открытым ртом и выпученными глазами. Он явно не рассчитывал, что напиток будет столь крепким.

— Закуси, — Филатов дал Косте огурец, и, когда тот снова обрел способность слушать и говорить, спросил: — Поговорим сейчас или ты уже не можешь?

— Могу, — еле ворочая обожженным языком, сказал Костя. — Только поем немного.

Татьяна бросилась к столу, усадила Костю и принялась накладывать в тарелку немудреную закуску — колбасу, шпроты, кислую капусту и холодную картошку. Костя с аппетитом принялся за еду.

Когда он, насытившись, отвалился от стола, все присутствующие занимались своими делами, тихонько переговаривались, не желая мешать Косте. Мужчины были слегка пьяны, что не мешало им обсуждать тактику и стратегию ожидаемой войны, которой все равно, по выкладкам Филатова, не удавалось избежать, даже с появлением Кости Васнецова.

Петрович принимал в этом обсуждении самое живое участие. Едва Костя откинулся на спинку стула, он спросил:

— А как ты, браток, добрался-то к нам? От Кольцевой же всего километров сорок пять…

— Я через город ехал, — сказал Костя, с вожделением глядя на бутыль. Меня в каком-то доме держали, с обратной стороны Москвы. Я оттуда смылся через крышу. Никто даже не пикнул.

— И собак не было? — с сомнением в голосе спросил Филатов.

— Я сам удивился. Смылся, как будто урок в школе прогулял. Не гнался никто, не стрелял, я и подумал, что они меня случайно подобрали в этом побоище. А вот от Москвы досюда добирался с приключениями. По этой дороге так редко машины ходят… Я никогда тут не был, думал, быстро доберусь. От Кольцевой подвез мужик на «москвиче» до какой-то деревни, потом еще один, а потом я завис. Он мне показал, куда идти, и километров пятнадцать пришлось пешком топать. За три часа дошел. Спасибо Учителю, — он посмотрел в сторону Пака. — Если бы не его советы, я бы до сих пор…

— Не нужно, мальчик, — прервал его кореец. — Ученик достоин учителя. Ты в состоянии рассказать о том, что с тобой произошло, пока я сражался с Ли Хоем?

— Да ничего особенного. Я же подумал, что это спецназ, пошел с ними, а меня привезли в какой-то дом, помыли, накормили, телевизор с видиком предоставили…

Внезапно Филатов уловил, что с мальчишкой происходит что-то не то. Костя замолчал, судорожно сглотнул, вскочил со стула и выбежал из комнаты. Юрий устремился следом.

Костя стоял в сенях, уткнувшись лбом в холодный дверной косяк, и плакал.

— Костя, что случилось?

— Юрий Алексеевич, мой папа погиб? — спросил паренек сквозь слезы. И рывком обернулся к десантнику, услышав, что Филатов облегченно вздохнул.

— Откуда ты это взял? По телевизору передали?

Костя кивнул. В его глазах мелькнули искры сумасшедшей надежды.

— Василий Васильевич жив. Мама тоже. Надеюсь, ты понимаешь, что в этом доме об этом никто не знает? И как ты должен себя вести, тоже понимаешь?

— А что, в этом доме есть враг?

Вопрос тринадцатилетнего мальчишки застал Филатова врасплох. Такого непредвзятого восприятия, такой реакции от него десантник не ожидал.

— Нет, здесь врага нет. В этом доме ты можешь говорить все. Или почти все. Всем, кто здесь присутствует, я лично доверяю. Но, если у тебя есть какая-то информация, которая может погубить того, кто ее получит, ты должен сообщить ее только мне.

— Хорошо, Юрий Алексеевич. Простите, что я так… сорвался. Пак учил освобождать эмоции — горе, радость, любовь, — только когда ты один.

— Пак родился на Востоке, Костя. У нас другая культура, другая ментальность, другое мировоззрение. Хочешь честно? Если бы я, русский человек, был с самого начала в курсе, что ты, тринадцатилетний пацан, знаешь о гибели отца и ничем своего знания, своих эмоций, своего горя не выказываешь, я подумал бы, что ты или сошел с ума, или черствый как сухарь, а то и…

— Что я его предал? — продолжил Костя, глядя в глаза Филатова.

Тот не отвел взгляда.

— Да, Костя, что ты его предал.

— Знаете, Юрий Алексеевич, я… ну, как вам сказать… мне тетка, домоправительница, там, где я был, сказала, что с папой все нормально. Я ей не то чтобы поверил, но… как-то успокоился. И сбежал оттуда спокойным. Там все было как дома. Как будто я не в плену, не в концлагере, не в бункере, как у этих козлов был, а дома, на даче… Да и устал я очень. Как представлю, что это могло произойти до нашей с вами встречи, когда я понял, что к мозгам еще и тело в придачу дано, и папа мне Пака нашел… Юрий Алексеевич, я бы не выдержал. И еще. Есть несколько моментов, которые меня озадачили.