Анна Оранская - Скажи смерти «Да»

“А ты очень ничего, милая”, — говорю самой себе, стоя перед большим зеркалом. Кому-то покажется странным, но вид собственного обнаженного тела меня возбуждает. И, кажется, сильнее, чем в юности. Может, потому, что с этой внешностью я живу только два года, даже меньше, и я прежняя хочу себя сегодняшнюю? Я и раньше была в какой-то степени самодостаточной, а теперь, с исчезновением Юджина, полностью таковой являюсь. Стэйси — это так, эпизод, да к тому же я ее не искала и к сожительству не склоняла, ее была инициатива. И в любом случае, я хочу себя больше, чем кого-либо, — если что-то случилось с Корейцем, мужчины меня больше не интересуют, как и после твоей смерти, — я себе доставлю больше удовольствия, чем самая искусная любовница. К тому же ее надо приглашать, о чем-то с ней разговаривать, что-то слушать, а я не слишком-то люблю людей и отлично знаю, какие неудобства причиняет присутствие рядом, даже временное, другого, особенно чужого человека, а я всегда здесь, всегда готова и прекрасно знаю, как доставлять себе удовольствие. То, что другим надо долго постигать эмпирическим путем, для меня давно знакомый и никогда не надоедающий ритуал.

“Ну раз хочешь, то я твоя, милая”. — Это опять самой себе. Только сначала пристально всматриваюсь в свое отражение, отыскивая вызванные событиями последнего месяца перемены. Да нет, все по-прежнему, никаких мешков под глазами, синих кругов, затравленного выражения на лице, непроизвольного нервного тика. Все, как прежде, — разве что немного похудела, что объяснимо в связи с сокращением поездок в рестораны, и стала чуть бледнее, что опять же объяснимо: раньше часами сидела у бассейна, даже когда было прохладно, а тут все время в доме, потому что охрана внизу.

“Как они узнали, что я улетаю?” — выскакивает непонятно откуда вопрос, сбивая с такого приятного настроения, заставляя отложить данное самой себе обещание относительно сексуальной фиесты, отказать самой себе. Дожили. В молодости руководствовалась девизом “никогда и никому”, а тут самой себе отказала.

Итак, как же они узнали? Прослушивают мой мобильный? Нереально. Прослушивают телефон Виктора — тоже вряд ли, особенно если учесть, что речь идет о группе быков из десяти примерно человек, а для быков это слишком тонкая работа. Так как же они узнали, падлы?

Фу, мисс Лански, ну и жаргончик у вас. А впрочем, на войне как на войне, в белых перчатках не особо повоюешь — и раз возвращается прошлое, то и слова приходят из того же прошлого.

— Виктор, это Олли, к сожалению, мне пришлось отменить поездку. — Хорошо, вспомнила, что надо бы позвонить ему: он же должен был ехать меня встречать через несколько часов. — Возникли непредвиденные обстоятельства, так что визит откладывается. Нет, я обязательно прилечу, через несколько дней, наверное, и большая просьба — позвоните в Москву, узнайте насчет Юджина. Должен же там быть кто-нибудь поинформированней, чем эта секретарша. А лучше я сама позвоню… Хорошо, до встречи.

Странно, не хочет он мне давать телефон. И еще более странно то, что он так расстроен моим неприездом, прямо-таки в шоке. Я не думаю, что он так жаждет моего общества — я, конечно, знаю, что произвожу впечатление на мужчин, но не настолько самоуверенна, чтобы полагать, что все они сходят от меня с ума. Так что мне проще, чем более самоуверенным женщинам, дать истинное объяснение мужскому поведению. Да, переспать готовы были бы многие — я так думаю, по крайней мере, но чтобы просто так воздыхать и мечтать побеседовать о возвышенном или материальном в ресторане?..

Короче, что-то не нравится мне этот Виктор. Но надо признать, что мне сейчас никто не нравится, все вызывают подозрения: и мистер Джонсон, и готовый выполнять мои поручения Джим Ханли, и даже загрустивший в связи с откладыванием решения Мартен, а в каждом видеть врага — это хреновый признак. Но ведь вычислила я того в аэропорту — просто так, совершенно случайно, что-то почувствовав, отметив мельком, что слишком русская у него физиономия. И еще вопрос, кто из тех, кто сегодня вроде на моей стороне, завтра окажется на противоположной.

Такое ощущение, что судьба моя — как большой ребенок, играющий сейчас в солдатиков. Она меня загоняет в самое неудобное место, в открытую долину, окруженную со всех сторон горами. В ее силах легко взять за руку тех, кто сегодня рядом со мной, или выкинуть их далеко, или поставить рядом с теми, кто стоит черными всадниками на вершинах этих гор и смотрит вниз на меня. И может быть, если я буду смелой и проявлю силу воли, я найду расщелину между скал, раздвинутых ее рукой, — но может статься, что, оценив порыв оставшегося в одиночестве бойца, она позволит черным всадникам умертвить его, чтобы потом поставить в центре долины красивый памятник. Это ее игра — и ей решать…