Николай Иванов - Чеченский бумеранг

Но как и подобает при подобных торгах, пожеманничал, одновременно проверяя истинность намерений:

– А можно ответить завтра? Сами понимаете, – я глянул на свои плечи, где подразумевались погоны.

После светлых демократических времен, когда не пнуть армию даже на уровне государственной политики считалось дурным тоном, большинство строевых офицеров надевало форму только на совещания, а уж мы, журналисты, и вовсе перестали ее получать.

– Конечно, конечно, – согласился с отсрочкой толстяк. Но инициативу из рук не выпустил: – Я вам позвоню завтра после программы «Время».

Без разницы – «до» или «после». Решение, собственно, уже принято.

Чтобы не выходить вместе с Веничкой, сделал вид, будто узнал кого-то за столиками. Даже помахал рукой, благо улыбаться и кивать в баре Домжура можно всякому: посторонних нет, все из одной газетной тусовки.

Мне же не терпелось вернуться в общежитие к Зарембе. Если удастся закрепиться в журналах, перетяну туда и его. Хватит ему мотаться по войнам, пора приставать к мирному берегу. Ясно, что сразу не согласится, да я и сам еще без прав и обязанностей. Может, тогда чуть повременить? Для Зарембы дороже данное Туманову обещание…

Замер у входа в метро. До конца рабочего дня оставалось еще полтора часа, и можно было истратить их на поиск судьи, некогда разводившей пограничника. Тогда с каким-то результатом и к комбригу не стыдно являться.

Купленный в киоске справочник тут же дал мне тридцать четыре телефона тридцати двух районных судов Москвы. Где-то на седьмом или восьмом звонке я научился жалобно скулить, надо мной сжалились – или попросту поторопились избавиться, и выдали жутко засекреченный телефон архивной службы. А оттолкнувшись от фамилии и приблизительной даты развода, проложил себе дальнейшую трассу не хуже московской кольцевой – с нужными светофорами, переходами, четкой разграничительной полосой. И за пятнадцать минут до блаженных, обожаемых чиновниками восемнадцати часов я стоял перед нужной дверью судьи С. С. Крохалевой.

«Крошка моя, я по тебе скучаю», – пропел для придания себе басшабашной храбрости, так как в гражданские кабинеты стучаться приходилось крайне редко и поведение их хозяев всегда оказывалось непредсказуемым, не вписываясь в рамки четкой армейской субординации.

– Разрешите?

Голову от бумаг подняла светловолосая, приятная дама с мягкими чертами лица. Немудрено, что Туманову на язык легло именно «Ваша светлость». Оставалось лишь удивляться, как бесконечные разборы человеческих трагедий, подлости и унижений не оставили на ней своих отметин. Или они там, в душе, на сердце?

– Здравствуйте, ваша светлость.

Светлана Сергеевна вздрогнула, пристально всмотрелась в меня: я просто ошибся в чинах-званиях или это привет от…

– Вы ведь знаете капитана Туманова? – в отличие от нее, я пожелал удостовериться в адресате.

– Да-а, – протянула она, но сил встать не хватило: женщинам не обязательно слышать слова, чтобы почувствовать горе. Природа приберегла их уши для слов любви, одновременно обнажив сердце для трагедий…

Мне не хватило мужества сразу раскрыть тайну. С молчаливого согласия хозяйки прошел к столу, присел на стул.

– Он мне рассказывал немного о вас, – о своей профессии промолчал, справедливо предполагая, что попасть в журналистский блокнот с деталями из личной жизни порядочному человеку вряд ли захочется. – Перед поездкой в Чечню.

– Так он был там? – постарела вмиг Светлана Сергеевна.

Вероятно, она догадывалась о командировке именно в те края, боялась признаться себе в этом, а раз известие пришло со стороны – сил держаться уже не было. И какая там у нее, к черту, защищенность: оказались у нее и морщины, и круги под глазами вмиг обозначились, и руки зашарили по бумажкам, нарушая их четкий расклад. О дальнейшем судья спрашивать боялась, ждала: раз я пришел, значит, сам поведаю о незнаемом. Но когда я не смог собраться с духом, попросила:

– Он… жив?

– Погиб.

Как быстро в наш обиход вместо нормального слова «умер» вошло насильственное «погиб»!

За окном кто-то взад-вперед, на равную амплитуду раскачивался на скрипучих качелях. Шмыгали машины, убегая от накатывающихся следом собратьев. Неторопливые подгонялись нетерпеливыми сигналами.

А в кабинете воцарилась полная тишина. Потом послышался тоненький мягкий звон – так падают слезы на лист бумаги. К сожалению, я пришел по точному адресу. И потому не мог поднять головы.