Валерий Примост - Приднестровский беспредел

Был конец мая, теплого и солнечного, и воевать совершенно не хотелось, но все говорило о том, что новый всплеск огненного шторма не за горами. С каждым днем все больше двигалось на той стороне бронетехники, с каждым днем все активнее вели себя румыны на позициях, с каждым днем все кровожаднее становились выпуски «брехинжера»…

«И охота им искать на свою задницу неприятностей, — думал Миха, разглядывая в бинокль ползущую по румынскому берегу на юг колонну бронетранспортеров. — У них что, дел по хозяйству нет? Всяких там битв за урожай, социалистических соревнований в цехах, хороводов вокруг памятника Стефану Чал Маре? Их беда в том, что они слишком много пьют. Боже мой, русского Ваню все считают страшным алкоголиком, родным братцем зеленого змия, даже вон анекдоты на эту тему травят. А ведь он, этот Ваня, в сравнении с первым встречным голдырем-молдаванином — самый настоящий председатель общества тотальной трезвости… Про молдаван тоже анекдоты ходят, но совсем другого рода… А чего же вы хотите от нации, которая столетиями хлещет вино в непомерных количествах? Зачинают детей — пьют, вынашивают — пьют, рожают, выкармливают, воспитывают — опять же таки пьют. И даже этот, который родился, совсем маленький еще, не то, что под стол, под стул пешком ходит, слово „кернуть“ еще правильно не произносит, а и он туда же… И ведь это — из поколения в поколение! То-то у кое-кого на том берегу уже бецики с пециками в башке ползают… А кроме того, это ж всегда так: накерялся и — ну за шашку хвататься. И это — в стране, где растет столько драпа!.. Не понимаю. Честное слово, не понимаю… Такие плантари кругом, а они — воевать!.. Забили бы косой, пыхнули от души и расслабились…»

Миха знал, что предлагать: вот уже полчаса он находился в состоянии приятного наркотического опьянения, недостаточного для запуска крыши в межзвездное пространство, но вполне способствующего умиротворенному созерцанию окружающей действительности. Действительность эта была словно отделена от Михи толстым прозрачным стеклом и существовала в каком-то ином измерении, что придавало ей особую пикантность. Ведь что может быть для тебя интересного в движущейся где-то далеко колонне БТРов, если только ты не десятилетний мальчуган, который видит военную технику только по телевизору, в «красный день календаря»? Но порция драпа, этого спрятавшегося в папиросе и вытекающего оттуда с дымом, как джинн из лампы, волшебника, заставляет забыть о вони, лязге и скрежете механизмов, о грязи колес и смертоносности оружия, о ненависти, скрючившейся внутри, в боевых отсеках. И сейчас для тебя эти бэтээры — неясные темнозеленые образы, колесницы Джаганнатхи, бесплотные молнии богов войны, совершенные в своем холодном гневе, которые плывут в далеком ирреальном мире навстречу неумолимой судьбе…

«Все таки драп лучше вина. Драп — мирный. После него не воевать, после него брататься тянет. Вот, например, „Пролетарии всех стран, соединяйтесь!“ — самый что ни на есть драповый лозунг. А всякие там „Мир хижинам, война дворцам!“, „Наше дело правое, мы победим!“, „Вперед, коли, руби, ура!“ — явно по пьяному делу сочинялись… Я бы того… всем дипломатам на мирных переговорах драп выдавал бы. Только чтоб так — пока не курнул, за круглый стол не садишься. Блин, это ж войн бы и в помине не было!.. Слово Остен-Бакена!.. — Миха улыбнулся той особой улыбкой, которая появлялась на его лице всякий раз, когда он бывал симпатичен сам себе. — Тысячи лет, еще со времен Менеса и Ур-нанше, да где там, еще с уголовника — Каина, люди только тем и занимаются, что истребляют себе подобных, и, кажется, получают от этого совершеннейшее наслаждение. Наверное, это доставляет им удовольствие из-за соединенного действия эгоизма и жажды жизни. Ведь всегда приятно видеть рядом умершего собрата, одновременно ощущая себя живым и здоровым… С начала времен все народы постоянно стремились к расширению своих земель. И только индийцы предпочитали не высовывать носа из своего ромба, стороны которого — морские побережья Индостана и Инд с Гангой. Обычно вся агрессия — начиная с ариев и заканчивая англичанами текла извне. И никогда — наружу. Индусы были умные: зачем воевать, когда вокруг — такой драп? И именно наркота придала их религиям такой фатализм и такое миролюбие, и пестроту, и загадочность, и призрачную самоуглубленность… Боже мой, а эта буддистская „нирвана“, предел мечтаний каждого последователя Шакья-Муни, это растворение в божественном сиянии?.. Более возвышенно и вместе с тем точно описать пик наркотического наслаждения еще не удавалось никому в истории…»