Валерий Примост - Жидяра

Двое автоматчиков провели арестанта по узкому, залитому бледно-красным светом коридору к массивным железным дверям. Там его ждали двое других: алъбиносно-белокурый "ваня" с пачкой поперек себя шире, нетерпеливо притоптывающий кирзачом, и смуглый, скучно-меланхоличный якут из серии "твоя моя не понимай однако". "Ваня" подтолкнул арестанта прикладом, часовые затопали следом. Моросил паршивый утренний дождик, склизкий, как похмельная слюна. Они прошли по грязному плацу мимо боксов, мимо казармы комендантской роты, мимо серого, мокрого здания окружной комендатуры. Он оглянулся. Лица часовых казались неживыми, словно маски, вылепленные из серой глины и смазанные оружейным маслом,

— Давай-давай, шевели поршнями, — негромко проворчал "ваня". — Зависать будешь на дизеле,

Они подойти к воротам, перед которыми басовито урчал на холостых "Урал" с кунгом.

Из кабины выскочил прыщеватый голенастый старлей, засуетился, матернулся, открывая заднюю дверь куша.

— В машину! — старлей понаблюдал, как часовые запихали арестованного в кунг, закрыл дверцу на большой висячий замок и полез в кабину. Арестованный еще успел заметить, как "ваня" потянул из-за пазухи сигарету и взял у "твоя моя не понимай" коробок спичек.

Движок взревел, тяжелая машина рывком тронулась с места, пробуксовывая на грязи. "Водила еще солобон, только после курсов", — автоматически отметил арестант.

"Опять, — подумал Миша, когда зазвенел будильник. — Опять. Вот западло". Он сел на кровати, коснувшись ногами холодного линолеума, и протер глаза. Будильник, сделав свое дело, самодовольно — круглый и коротконогий — пыжился на тумбочке. В этот момент он был до безобразия похож на начальника дивизионного продовольственного склада. Зевая, Миша натянул спортивки, сунул ноги в тапочки и пошел умываться. Выйдя в коридор, он прислушался. В здании было тихо. Только дальним эхом доносился откуда-то от входа нервный храп дежурного по штабу. Миша зашел в умывальник. Холодный кафель и запах хлорки пришпорили его, он встрепенулся, торопливо умылся, крякая и брызгая ледяной водой на спортивки, и пошел в свою комнату за полотенцем. Затем он зашел в соседнюю комнату — кабинет начмеда Больные, привезенные вчера из подразделений, еще спали. Ясное дело. Дай им волю — дрыхли бы до обеда. Ощутив то преимущество, которое бодрствующий всегда ощущает по отношению к спящим, Миша хотел было пнуть одно из лежащих на полу вповалку тел, но сдержался. Включил свет. Эти, на полу, зашевелились и, забормотав, начали подниматься.

— Подъем, — сказал Миша, — быстрее. Они встали.

— Становись.

Они вытянулись в нестройную шеренгу. Четверо. Двое из Средней Азии, один кавказец и еще один — совершенно бледный, вялый и безликий — русак.

— Собрать с пола матрасы, одеться, привести себя в порядок, убрать в помещении. Быстрее.

Русак нерешительна взялся за край матраса. Трое остальных стояли без движения, как будто не поняли. "Опять бурые попались. Как им не надоест?" Миша покачал головой.

Вы че, не поняли, да?

Он не повышал голоса.

Во всех трех восточных рожах появилось что-то наглое. Никто не двигался с места. Чуть поодаль испуганно застыл со своим матрасом русак.

— Э, уроды, какие трудности? — его голос не повысился ни на йоту. — Я, что ли, за вас здесь буду наводить порядок?

"Если сейчас наехать на кавказца, узбеки наверняка вписываться не будут".

— Не слышу? — Мишин взгляд остановился на кавказце.

— Не положено, — презрительно выпятив губу, ответил тот.

— Почему тебе не положено?

— Джигит — не женщина. Ему уборка заниматься не положено.

Миша поймал себя на том, что его жутко раздражает акцент кавказца. Еще не успев осмыслить это ощущение, он резко, безо всякого перехода зарядил чечену в челюсть. Тот упал на топчан и ударился головой о стену. Узбеки дернулись, но не сдвинулись с места. "Боятся". На русака Миша глянуть не успел: он встречал ударом кулака встававшего с топчана кавказца. Кавказец снова упал на топчан и заткнулся. — Еще вопросы? — Миша повернулся к узбекам. Узбеки молчали. Русак вдруг встрепенулся и поволок в

угол матрас.

— На уборку и приведение себя в порядок вам пятнадцать минут. Время пошло.

Миша направился к себе. "Вот хрен: все равно ведь белого ебошить заставят!"

Он долго и с наслаждением брился, бормоча под нос какую-то забытую песенку, потом выключил бритву и с довольным оханьем обжег щеки "Консулом". За окном светлело. Уже можно было разглядеть за пустырем полуразрушенные мурованные стены с колоннами. Раньше там была псарня кого-то из скороспелых сибирских набобов царской эпохи. Здание штаба части, построенное пять лет назад, по сравнению с этими хоромами казалось рахитичным, грязным ребенком рядом с древним, покрытым морщинами, но все еще крепким и кряжистым стариком.