Валерий Примост - Приднестровский беспредел

Вообще-то он не очень-то любил эту процедуру. Может быть, в нем говорили потрепанные временем хасидские гены или растительность на лице давала возможность чувствовать себя старше и солиднее, но только Миха отлично понимал петровских бояр, сокрушавшихся после царского бритья по поводу своих «босых» подбородков. Впрочем, усы и бороду он так же не любил. Самое комфортное состояние наступало у Михи, когда его щетине исполнялась неделя, и заканчивалось дней через десять после этого. «Говорят, в Америке изобрели станок, который бреет, оставляя трехдневную щетину, согласно последнему карденовскому писку моды… Остается только жалеть, что Днестр протекает в Молдове, а не где-нибудь под Ларедо…»

Рассуждая о превратностях судьбы, которая развела его и чудо-станок на столько тысяч километров, Миха взглянул в зеркальце, смочил лицо водой и принялся меланхолично его намыливать.

«Я понял, почему я не люблю бритье, — думал Миха, улыбаясь про себя. — Оно слишком похоже на тотальный геноцид… Вот так зарядил в станок нулевое лезвие и пошел рубить щетину под корень, не жалея ни старых, седых, ни малых, коротких… Какая жестокость!..» Он добрил правую щеку и занялся левой.

На этом участке фронта который день было затишье. Только иногда доносилось эхо неблизких выстрелов, да редко-редко взревывали в дивизионе по соседству танковые движки, да еще то там, то тут мелькали, сливаясь с зеленью листвы, камуфляжные формы солдат. Вокруг была поздняя весна, сытая и пресыщенная. Похожая на…

— Э, солдатик, смотри не порежься!.. — послышался сзади хрипловатый женский голос.

«О, нет! Только не это!.. — беззвучно возопил Миха, боясь обернуться. — Господи, искренне надеюсь, что это не она…» Он возвел в горячей мольбе очи горе, потом собрался с силами и оглянулся.

«Вот, мля!..» Это действительно была она. Мона Лиза. Гроза приднестровской армии. Она стояла, подбоченясь, и улыбалась. «Вот, мля!..» На ней были ситцевое платьице в дурацких ромашках и старенькие босоножки, такие растоптанные, как будто их по очереди носил весь духанский призыв пехотного батальона.

— Здравствуй, Джоконда, — неохотно приветствовал ее Миха. — Здравствуй и прощай…

Потом, не дожидаясь ее ответа, отвернулся к своему зеркальцу и продолжил бритье. «Ну не люблю я падших женщин, ну что ж с этим поделаешь?..»

— Ну зачем же так грубо? — вкрадчиво спросила она. — Я что, мешаю?

Миха аккуратно добрил левую щеку и потрепыхал станок в воде, одновременно формулируя ответ.

— Я что, мешаю? — повторила Мона Лиза немного холоднее.

— Ну, уж по крайней мере, помощью это никак не назовешь… — с грехом пополам нашелся Миха. Потом, сделав несколько штрихов станком, добавил: — Ты бы того, шла себе… э-э… в пункт назначения…

Мона Лиза не ответила. Она молча стояла сзади, разглядывая Михину спину. На лице ее одно за другим сменились выражения гнева, раздумья, интереса. (Ему в зеркальце все было отлично видно).

— Ты странный человек, солдатик, — наконец с наигранной задумчивостью сказала она. — Обычно все мужики плывут ко мне. Один ты — от меня…

— Да это ты сейчас уплывешь от меня в ближайший сток, непотопляемая моя…

— Говорят, — не слушая его, продолжала Мона Лиза, — что такое бывает с мужчинами, у которых… у которых не все ладно… кое с чем…

— Ты… Да ты… — Миха даже поперхнулся от ярости. Он шнырнул станок в кружку и сделал шаг к ней, как был, с причудливо разбросанными по лицу островками несбритой щетины и мыльными пятнами. — Да, ты мне противна, ясно тебе? Ты, которая, мля, можешь за один присест пропустить через себя целый взвод без всяких угрызений совести. Ты ж как стакан где-нибудь под скамейкой в парке, которым пользуются все, кому не лень. Да, мне мерзко даже смотреть на тебя…

Она с приклеенной улыбкой слушала его и даже не пыталась перебить.

— И что получается: если я не хочу принимать участие во всем этом скотстве вместе с толпой голодных кобелей, которые целыми днями шляются по позициям, не зная, куда бы запихнуть свои перцы, так значит, у меня с этим делом проблемы, да?.. Я ненавижу эту паршивую самоуверенность блядей и подзаборных халяв, которые считают, что от одного вонючего вида их расставленных копыт каждый мужик должен ехать крышей. Я ненавижу больную психологию двуногих, мля, животных, которые…

— У тебя только одна баба была? — неожиданно спросила совершенно ровным голосом Мона Лиза.

Миха запнулся, несколько секунд тупо смотрел на нее, потом ответил: