Валерий Примост - Приднестровский беспредел

Убивать из автомата всегда легче, чем ножом. Потому что если из автомата, то вроде как убиваешь не ты. Это все они — маленькие твердые киллеры калибра 5,5. А ты вроде как и не при чем. Так — нажал курок и все. А вот ножом…

— Привет, Собакин!

Миха поднял глаза. Перед ним, протягивая руку для пожатия, стоял Дегтярь.

— Привет, — ответил Миха, вяло тиская Дегтяревскую кисть. — Как дела?

— Еще не родила! — бодро ответил Дегтярь. — Какими судьбами?

— Да так, проездом…

— А, ну да, «шатуны» все шатаются! — хохотнул Дегтярь. — Совсем забыл…

Он пристально глянул куда-то в сторону румынских позиций и сказал уже серьезней:

— Пойдем со мной, Собакин… Винца с румынами попьем…

— С румынами? — удивленно переспросил Миха. — С какими румынами?

— С румынскими!.. — снова хохотнул Дегтярь и добавил: — Понимаешь, у нас с ними затишье. Уже давно. Воевать не хотим. Ни мы, ни они. Так мы друг друга вином угощаем. Сегодня они выставляют, завтра мы… Пойдем!..

— Погоди, так это что же, к ним в окопы надо идти? — спросил Миха, нехотя поднимаясь.

— Зачем в окопы? На нейтральную полосу. Мы там всегда встречаемся… Пойдем, Собакин!.. Ребята хорошие. Сядем, опростаем канистру-другую красного, побазарим…

Миха пошел с Дегтярем. Пить он не любил, да и к румынам особой нежности не испытывал, но все же пошел. Просто чтобы посмотреть.

Как же, ведь на этом поле сейчас должны были сойтись на дружеский пир сонмища дэвов и асуров, уставших от долгой, бессмысленной войны за обладание небесным эфиром. Они соберутся вместе, принесут друг другу клятву вечной братской приязни и поднимут в честь новорожденного мира золотые кубки, полные божественной амриты. Ха-ха. Дэвы и асуры. Очень смешно.

А если серьезно, то действительно интересно понаблюдать, как пытаются играть в мир люди, только вчера игравшие в войну. Как кто-то из беседующих вдруг неожиданно вспоминает о погибшем друге или изнасилованной невесте и лихорадочно давит в себе боль и ненависть, как какой-нибудь вояка узнает в собутыльнике постоянного противника на поле боя, автора его ранения, как дрожат во время тостов руки, сжимающие стаканы, как тени мыслей и воспоминаний плывут в глазах, как толпятся вокруг мрачные силуэты войны. Это действительно стоило увидеть!

…Впрочем, зрелище оказалось менее интересным, чем он предполагал. Все просто «залили сливу» в рекордно короткий срок до состояния риз и потом, волоча за собой пустые канистры, расползлись по окопам. Румыны — направо, сепаратисты — налево. «Это они неспроста так быстро надрались… — думал Миха, направляясь на поиски Саши. — Это они обгоняли мысли и воспоминания… Чтобы не успеть вспомнить и осознать, кто перед ними…»

Он усмехался и шел дальше. «Но все же ясно одно. Румынам не завоевать Приднестровье. Потому что война уже закончилась. Закончилась, даже если никто этого еще не подозревает, даже если еще будут бои и трупы. Война просто подохла. Она всегда подыхает, когда солдаты вместо того, чтобы воевать, голдырят на нейтральной полосе…» Наверное, Миха был прав…

…Мужчины смеялись. Подвал был темным и сырым. Пахло плесенью. Девочка совсем закостенела от страха. Она забилась в угол и обхватила руками худые коленки. Она чувствовала, что сейчас должно произойти что-то очень плохое, но даже не представляла себе, ЧТО ИМЕННО с ней будет.

Их было двое, больших мужчин в черном. Они рыскали по подвалу, кажется, проверяя ходы-выходы, и перебрасывались короткими фразами по-молдавски.

Потом они приблизились к ней. В их глазах было что-то такое… что-то сосуще-бездонное, что-то даже не злое, а скорее — бесконтрольное, безумное…

Один из мужчин нагнулся к ней, крепко ухватил за локоть и рывком поставил на ноги. Девочка попыталась попросить, чтоб отпустили домой, но сильная пощечина заставила ее замолчать.

— Э, полегче, убьешь сцыкуху… — по-русски бросил второй тому, кто ударил.

— Конечно убью… — осклабился первый. — Потом…

Он схватил ее за платьице и с силой рванул. Хлипкая материя расползлась сверху донизу, обнажая худосочное детское тело. Девочка забилась, закричала, пытаясь вырваться.

Мужчины смеялись. Они швыряли ее друг другу, срывали с нее обрывки одежды, потом бросили девочку на пол. Один из них всем своим весом упал на нее сверху и широко, до хруста, развел ее ноги в стороны. От него гадко воняло диким хищным зверем. В следующий миг она почувствовала адскую боль, как будто в нее воткнули — глубоко, до самого нутра — раскаленный добела железный лом. Она вопила, уже не слыша своего крика, и колотилась головой об цементный пол, уже не ощущая боли: вся ее боль сконцентрировалась сейчас в низу, там, где рвал ее внутренности раскаленный лом.