Александр Карпов - Разведчик от бога

– Ма-ма-а! – перебил его прежний человеческий вой.

– Братцы! – громко закричал тот, кто засек гитлеровских снайперов. – Не шевелитесь никто. Как стемнеет, отползем спокойненько.

Но едва эта мысль дошла до лежащих на снегу людей, кто-то один не выдержал, дал волю нервам и, вскочив, побежал в сторону своей траншеи, надеясь найти там спасение. Егор только успел повернуться на звук, как из немецкого окопа ударил скорострельный вражеский пулемет, вздымая с заснеженной и пропитанной кровью земли фонтанчики мерзлого грунта. Егор оказался на одной линии с убегавшим от смерти и в итоге нашедшим ее солдатом и стрелком-пулеметчиком, выпустившим в его сторону несколько десятков пуль.

Некоторые из них врезались в землю совсем рядом, возле правой ноги Егора. Он даже не успел среагировать – острая, пронзающая боль передернула все его тело.

Егор хрипло вскрикнул, вскинул вверх голову и громко простонал. Потом он уткнулся лицом в снег и крепко сжал от нестерпимой боли зубы. Все его тело затрясло. Он почувствовал, как вся кожа под одеждой становилась мокрой от пота. Дыхание участилось. Он медленно стал поворачивать лицо в сторону раненой ноги.

Правая пола шинели была отброшена в сторону. Штанина ватных брюк вспорота. Валенок чуть сполз. Егор почувствовал, как чем-то влажным начинает пропитываться внутренняя сторона бедра и колено.

– Бегун хренов! Лежал бы себе спокойно, темноты дожидался! – нервно проговорил он хриплым голосом и тихо простонал.

Острая ноющая боль разошлась по всему телу. Он закрыл глаза и сжал от нетерпения зубы. Лицом уткнулся в снег. До него больше не доносились крики и стоны сраженных пулями товарищей. Тело медленно трясло в конвульсиях, его дергала неунимающаяся острая и пронизывающая до головного мозга боль.

Егор еще раз медленно повернул голову в сторону своей истекающей кровью ноги. Он ожидал увидеть что-то невообразимо страшное. Но взору предстала лишь прежняя картина: откинутая пола суконной шинели, вспоротая ткань ватных брюк и голенище валенка. Крови он не увидел. Все, что вытекало из предполагаемой раны, скапливалось в ватной начинке штанов, просачивалось через нее и уходило в слой примятого ногой снега.

Прижатый к земле, скрытый спасительными мертвыми солдатскими телами, Егор стал приспосабливаться. Лишь через несколько минут он догадался проверить, цела ли нога, и пытаясь пошевелить ею. Он начал подтягивать бедро под себя, но обострившаяся боль не давала ему проделать это движение. Он снова хрипло застонал. Потом взял себя в руки и сделал попытку пошевелить ступней, это тоже закончилось дикой, пронзительной болью.

Он понял, что находится в очень незавидном и тяжелом положении. Ему стало невероятно жалко себя. Мозг наполнился мыслями про полное невезение. Из глаз медленно потекли слезы.

Перед ним открылась картина последних лет его жизни, наполненных постоянными ссорами отца с матерью, из-за чего отчий дом покинули старший брат и две сестры. А сам он, после красивых разговоров и хвалебных речей о своих успехах в учебе, произнесенных одним дальним родственником, поддался навязанному желанию уехать на учебу далеко от родного дома. Ему вспомнились голодные дни в студенческом общежитии, когда нужно было корпеть над учебником под урчание пустого желудка, и удары капель дождя о подоконник; когда после бессонной ночи, проведенной на железнодорожной станции, где были разгружены несколько вагонов, он устало брел на занятия, думая только о том, как страшно хочется есть и спать. А у здания техникума стояли студенты из местных ребят, выспавшиеся и сытые, занятые разговорами о футболе и кино.

Егор понял, что грустные мысли о совсем не далеком прошлом отвлекли его от ноющей боли в раненой ноге. Он немного успокоился. Потом стал ловить себя на том, что начинает понимать, о чем думают умирающие на поле боя солдаты. Перед ними проносятся мысли о доме, о родных, а главное, о постигших их неудачах. Жалость к себе, к несбывшимся надеждам, к исковерканной жизни, которая так не вовремя и страшно заканчивается под хмурым февральским облачным небом. Небом без солнца, без пения птиц, без теплого приятного ветерка.

А ведь дом почти рядом. Километров десять отсюда.

Егор начал вспоминать, что на этом поле ему еще никогда не доводилось бывать, хоть и обошел он мальчишкой все окрестные леса, поля и овраги.

Вдруг он вспомнил о том, что дома у него уже нет. Что спалили его деревню ненавистные фашисты, ставшие еще более ненавистными ему в последние минуты. Возможно, те самые, что только что пропороли ему ногу пулей.