Андрей Воронин - Инструктор. Первый класс

— Он? — спросил Костыль, когда секретарша на нетвердых ногах вышла из кабинета и плотно закрыла за собой дверь.

— Не факт, — задумчиво произнес Мухин, — но похоже. Эй, Буфет! Когда вернемся в Москву, напомни, что тебе косарь зелени причитается. Премия за сообразительность!

— А мне? — возмутился Костыль.

— А с тебя полкосаря штрафа за тупость, — ответил Мухин. — И полкосаря с меня за то же самое.

Он извлек из золотого портсигара сигариллу и задымил, откинувшись на спинку кресла. Вошедшая секретарша робко положила на краешек стола папку с делом Голубева, которого, как оказалось, звали Климом Зиновьевичем.

— Ну и имечко — Клим Зиновьевич Голубев, — восхитился Костыль. — А рожа-то, рожа! Сразу видно, что стопроцентный лузер.

— По-русски это неудачник, — поправил Муха, отбирая у него папку. — Что ты хочешь, когда в этой дыре одни неудачники и живут?

— Город неудачников, — сказал Костыль. — Ну, чего там?

— Химик-технолог, — пробежав глазами первую страницу личного дела, сообщил Мухин тоном судьи, оглашающего приговор.

— По ходу, он, — сказал Костыль.

— Он, сука, — подтвердил Буфет.

Мухин захлопнул папку и затушил сигариллу о крышку стола.

— По коням, братва, — сказал он, вставая. — Буфет, заводи. Поехали, пацаны.

Иллариона Забродова разбудил негромкий, но настойчивый стук в окно. Он с трудом разлепил словно налитые свинцом веки и вздрогнул от неожиданности, увидев прильнувшее к стеклу бородатое лицо. Сегодня ему почему-то впервые за много лет приснился Афганистан, и маячившая снаружи волосатая физиономия будто вышла из этого сна. Не сразу сообразив, где находится и какой на дворе год, Забродов схватился за револьвер, но тут же расслабился, разглядев в предрассветной полумгле вместо грязной чалмы и полосатого халата аккуратную скуфью и черное облачение православного священника, поверх которого красовался новенький армейский бушлат камуфляжной расцветки с цигейковым воротником.

Илларион покосился на вмонтированные в приборную панель часы. Было двадцать пять минут седьмого, из чего следовало, что подремать ему удалось от силы часа полтора. Проводив кавказцев за городскую черту, он здраво рассудил, что вваливаться в гостиницу ни свет ни заря не стоит — и людям беспокойство, и себе искушение: организм-то уже не тот, что в молодости, и вполне может решить, что заслужил компенсацию за проведенную без сна и с риском для жизни ночь. Как завалится он в мягкую постель да как проспит до полудня!.. Ему ведь, организму-то, плевать на каких-то отравителей, лишь бы травили не его. Поэтому Илларион решил не баловать свой организм и покемарить в машине, благо до утра оставалось всего ничего. Ноги можно укутать старым одеялом, которое хранится в багажнике как раз на такой случай, а голове сон на свежем воздухе пойдет только на пользу…

Зевая в кулак, он взялся за ручку стеклоподъемника, но тут же подумал: а стоит ли? Напялить на себя скуфью и рясу может кто угодно, тем более что под рясой при желании легко спрятать хоть противотанковый гранатомет. В том же Афганистане Илларион Забродов сам не раз прибегал к подобной маскировке, слоняясь от лагеря к лагерю душманов то в халате муллы, то в лохмотьях дервиша.

Священник снаружи решил, по всей видимости, что Илларион еще не проснулся, и снова постучал в стекло.

— Илларион Алексеевич? — неуверенно окликнул он. — Илларион Алексеевич!

Забродов почувствовал, как мгновенно улетучились остатки сна, и снова запустил правую руку в карман, сомкнув пальцы на удобно изогнутой рукоятке револьвера. Вот так штука! Откуда этот поп мог узнать его имя? Только из двух источников: либо от Реваза, что маловероятно, либо от того небритого полупьяного гибэдэдэшника, что проверял у Забродова документы при въезде в город. «Быстро, однако, здесь распространяется информация», — подумал Илларион. Похоже, он сильно поторопился, решив, что с отъездом джигитов Гургенидзе львиная доля его проблем отпала сама собой.

— Чем могу?.. — холодновато осведомился он, опустив наконец стекло.

Черный «бьюик» стоял на обочине ухабистой немощеной улочки, застроенной частными домами. Кое-где в окнах уже горел свет, но таких домов было мало: чтобы вставать затемно, нужно торопиться либо на работу, либо к скотине, ждущей, когда ее обиходят. Держать скотину в городе — дело тяжелое и неблагодарное, с весьма сомнительным экономическим эффектом, а постоянную работу здесь имеет только каждый десятый…