Константин Стогний - Позывной «Крест»

— Они просто не позарились! — не поверил Дауд. — Что ж, я скажу, как они мне платят, а вы скажете, так ли одаряют слуг. Они платят мне каждый год ровно сто тысяч долларов! Наличными!

Друзы одобрительно загудели.

— Ровно сто двадцать, Дауд, — еле слышно уточнил Лавров.

— Кто тебе сказал? — поразился вождь друзов.

— У меня хороший слух, — объяснил Виктор.

На самом же деле Лавров, как грамотный журналист, хорошо подготовился к поездке. Еще в Киеве он созвонился со своими друзьями-востоковедами и получил информацию из некоторых источников, которые разглашать не принято.

— У тебя длинные уши и при этом такой же длинный язык! — проворчал Дауд.

— На самом деле, уважаемый Дауд, в мире есть слуги, которые получают не в пример больше тебя, — продолжал давить на самолюбие жадного друза Виктор. — Сто или сто двадцать тысяч — не имеет значения.

— Это ничто, мелочь для твоих огромных табунов в этих бесплодных землях Эд-Друза, — вступил в беседу аль-Хариш. — А в Кунейтре огромные пастбища сочной травы, куда почти пятьдесят лет не ступала нога человека.

— В Кунейтре?.. — задумался Дауд. — Вы смущаете меня, как женщину…

Лавров делано рассмеялся и обернулся к своему бедуинскому товарищу:

— Здравый смысл — это нож, который отрезает крылья мечте. Мы глупцы, друзья. Дауд не пойдет на Кунейтру.

— Нет! — подтвердил вождь друзов.

— А за деньги? — уточнил Али.

— Нет! — отрезал Дауд.

— За Авеля? — спросила Светлана.

— Нет! — отказал хозяин шатра.

— Чтобы прогнать израильтян? — попробовал угадать аль-Хариш.

Аль-Атраш молча покачал головой.

— Он пойдет, если захочет тучных пастбищ для своего народа, — наконец сказал Лавров.

— Твоя душа прошлую жизнь, наверное, провела в теле рыси-каракала, — ответил ему Дауд. Его глаза разгорелись, в душе затрубили походные трубы. И упрямый вождь все-таки сдался.

Друзы очень привязаны к своей земле, но на сегодня из их поселений на Голанах сохранились лишь четыре деревни: Мадждаль-Шамс, Масаде, Буката и Эйн-Киния.

Вы можете подумать, что вы совсем маленький человек и ничто не зависит от вас в этом большом мире. Но кто-то пьет каждый день чай из кружки, которую вы подарили ему на день рождения. А кто-то, услышав песню, улыбается, потому что она напомнила ему о хорошем времени, проведенном с вами. А кто-то прочитал книгу по вашей рекомендации, и теперь она стала основой для его поступков. И кто-то произносит, как свою, поговорку, которую впервые услышал от вас. Не исключено, что кто-то сейчас справился с трудным делом, потому что вы его когда-то вовремя похвалили. Неверно полагать, что от вас ничего не зависит. Ваше влияние, которое вы оказываете порой одним лишь своим присутствием, невозможно отрицать.

У выдающихся людей каждый день знаменательный. Тогда все — и палестинцы на верблюдах, и друзы на лошадях, и женщины, остающиеся в Джебель-Друзе в своих запыленных шатрах, — почувствовали, что день наступил особый. Возможно, такой, о котором долго потом будут рассказывать детям.

Полсотни друзов-мужчин на горячих низкорослых арабских лошадях ждали команды от своего вождя. Дауд аль-Атраш от них не отличался ни одеянием цвета индиго, ни экипировкой. Он поднял руку с плетью в небо и прокричал:

— Пусть Бог ведет вас… в Эль-Кунейтру!

Утренний свежий ветер развевал свободные концы куфий на головах его воинов, как флажки.

— В Эль-Кунейтру! — закричали конные друзы, поддерживая своего вождя.

— В Эль-Кунейтру! — подхватили клич второй волной палестинцы на верблюдах.

Они двинулись медленным шагом, дабы не поднимать пыли в стойбище. Дауд, проезжая мимо шатров с остающимися женщинами, детьми и стариками, отсалютовал им сложенной вдвое плетью:

— Да будет с вами Бог!

Проезжая мимо палестинцев, ожидавших своей очереди тронуться в путь, он также благословил своих недавних врагов:

— Да будет с вами Бог!

Верблюды харишей тотчас двинулись за конницей, как только та покинула пределы стойбища. Ни боевых знамен, ни сабель, никакого оружия не выставляли напоказ, всадники были не в военной форме, а в национальных одеждах кочевников. И все же они смотрелись грозно — пять десятков мужчин на лошадях и столько же на верблюдах. Как они ни старались пылить поменьше, мелкий песок поднялся из-под копыт лошадей и верблюдов до уровня лиц всадников.

Друзские женщины под шерстяным тентом никак на это не отреагировали, их лица уже были закутаны до глаз, а волосы покрыты темно-синими бурками. Они сидели на кошмах, между ними копошились годовалые ребятишки, куры и козлята. Неожиданно Лавров заметил старуху в невообразимом тряпье, с клюкой и маленькой собачкой, которая сидела на ее плече, как птица. Фурия вперила в него очень недобрый взгляд. «Ох ты ешкин кот! Смерть друзского разлива…» — Виктор постарался заглушить иронией свой внезапный испуг.