Сергей Лебедев - Дебютант

Поэтому он ждал.

Через полчаса столпотворение стало рассасываться. Стоявшие впереди девушка с парнем пошли к левой кабинке, пожилой, стильно одетый мужчина с кейсом к правой. Они с Гребенюком были следующими.

Шершнев думал, что старика и парочку пропустят быстро – таких обычно не мурыжат. Но у парочки не оказалось распечатки обратных билетов, пограничник нахмурился, начал требовать все брони отелей. Мужчина тоже застрял, все тыкал пальцем в какую-то бумажку, закатанную в пластик, мигом растерял лоск и превратился в неуверенного, зашуганного просителя.

Пограничники начали переговариваться между собой. Сзади на Шершнева напирала толпа. В косточку на щиколотке больно въехал острый угол чемодана. На мгновение ему показалось, что все это подстроено. Сейчас сзади навалятся, заломят руки, развернется болван с кейсом, выхватывая оттуда пистолет-пулемет. Но он подавил в себе дурное чувство.

Клац, клац, клац – волшебный звук, в чужие паспорта поставлены печати.

Металлические дверцы открылись. Старик прошел сразу, его место занял Гребенюк. Парочка мешкает. Девушка запихивает в сумку бумаги, роняет папку, листы разлетаются, она опускается на корточки, собирает их… Шершнев дисциплинированно ждет. Хотя они должны проходить границу вместе с Гребенюком.

Служащие аэропорта в ярких жилетках катят в обход очереди две инвалидные коляски. В них укрытые пледами чернокожие мальчишки, худющие, кожа да кости. Прижимают к животу толстую кипу замусоленных бумаг.

Шершнев делает шаг. Но пограничник поднимает брови, показывает ему рукой: стой.

Гребенюк уходит. Мальчишек подкатывают к кабинкам.

У ближнего из обтрепанной штанины торчит неловкий, будто самодельный протез. Он слишком мал, мальчик уже вырос, а его искусственная нога – нет. Противопехотка, думает Шершнев. Не исключено, что наша. Откуда они? Сомали? Ливия? Ангола? Судан? Ему обидно, что мина рванула так не вовремя. Выходит, что его сейчас задерживает взрыв, случившийся много лет назад на другом континенте. На второй ноге – совершенно новая, будто мертвая кроссовка с надутой беговой подошвой. Такая же, как у Максима в тот день, когда они играли в пейнтбол. И близкий, и далекий день.

Пограничник вышел из кабинки, осмотрел мальчишку, они с сопровождающим стали листать бумаги. Шершнев был самым спокойным человеком в аэропорту. Двое переговаривались. Мальчик сидел отрешенный, снулый после дальнего перелета. Наконец пограничник шлепнул штамп на какой-то справке. Парень в жилетке укатил коляску. Офицер махнул Шершневу: подходи.

Шершнев был готов рассказать выученную легенду. У него был новенький паспорт со свежей визой. Первый въезд. Возможны, почти неизбежны вопросы. Но пограничник, словно извиняясь – или вознаграждая понравившееся ему спокойствие пассажира, – откатал паспорт в сканере, листнул страницы и аккуратно, в самом уголке, поставил штамп.

Дверца распахнулась, и Шершнев шагнул в мир, который покинул десятилетия назад, когда уехал поступать в училище.

Его отец был командиром роты связи. Шершнев рос в армейском гарнизоне, занявшем старые, девятнадцатого века, казармы кавалерийского полка, сгинувшего еще в Первую мировую. Он надеялся, что вернется после училища туда, к отцу и матери, в особую группу войск. Будет служить в разведке, лицом к лицу с врагом, на самом крайнем рубеже, где видна уже белая, увенчанная фасетчатым куполом колонна американской станции прослушивания на Чертовой горе.

А вышло иначе. Это родители приехали к нему. Ушел из своих казарм гарнизон. Вывезли на поездах танки, ракеты, склады. Армия, не потерпев поражения, все же отступала на восток.

Отец, получивший когда-то орден за Прагу в шестьдесят восьмом, за операцию “Дунай”, так и не смог смириться с выводом войск. С предательством. С развалом обнищавшей армии. С увольнением в запас. Спился, угас на даче, купленной на деньги, скопленные во время службы за границей, среди яблонь, не желающих плодоносить на бедной, торфяной земле. Шершнев был бы очень рад, если бы отец мог его сейчас видеть.

Он возвращался.

При вылете их багаж должны были пронести без досмотра и положить в кар к вещам других пассажиров. Тут выдача багажа на их рейс уже давно закончилась. На единственном работающем транспортере крутились чемоданы из Хургады.

Гребенюк уже выяснил, что их рейс разгружали на 4-й ленте. Нашел сгруженные в сторону чемоданы. Шершневского не было. Они еще раз обошли зал. Пусто.