Евгений Сухов - Искупление вины

За прошедший месяц он встречался со Львом Федоровичем восемь раз, практически один раз в три дня. Для военного времени срок немалый, и Михаилу приходилось видеть его в разном настроении: суровым, разговорчивым, доброжелательным, требовательным, веселым. Для каждого собеседника майор старался подобрать нужную тональность, умело отыскивал подобающие слова, позволявшие вносить в разговор доверительность.

В этот раз в интонациях его голоса присутствовали неизвестные ранее нотки. Как следует к ним относиться, Аверьянов не знал.

— Когда связь? — спросил майор нейтральным голосом.

— Сегодня в шесть вечера.

— Судя по всему, твое немецкое начальство очень тобой гордится, — произнес Лев Федорович, слегка улыбнувшись.

— Стараюсь по мере сил, — так же с улыбкой ответил Михаил.

— Тебя скоро, наверное, наградят.

— Возможно.

— А что ты хотел бы получить — медаль или, скажем, Железный крест?

— На все согласен! Главное, чтобы обратно не позвали. Лучше здесь, в кутузке, чем у немцев на сытных харчах.

— Не должны позвать, — сделался серьезным Волостнов. — Информацию немцам ты отправляешь достоверную. Нам известно, что она перепроверяется, и руководство тобой довольно.

— Сигналы рации слабеют, ресурс батареи питания скоро иссякнет. Еще несколько сеансов связи, и батареи совсем сядут, — заметил Михаил.

Лев Федорович понимающе кивнул:

— Сообщи о батареях Петергофу в ближайшей радиограмме. Срок командировочных удостоверений тоже скоро заканчивается. Об этом тоже надо будет сообщить. Документы у тебя подлинные?

— Так точно! Поменяли только фамилию.

— Они тебя ценят, — усмехнулся Лев Федорович, — документы хорошо сработаны.

Для успешного передвижения в советском тылу агентуру в основном снабжали фиктивными документами, начиная от удостоверения личности командного состава и заканчивая продовольственными аттестатами. Подлинники встречались лишь у агентов, выполняющих задания особой важности и у агентов-одиночек. Михаил Аверьянов входил в число избранных.

— Помнишь, я тебе обещал, что ты увидишь Марусю? — Волостнов остановил тяжеловатый взгляд на Аверьянове.

— Помню, — глухо отозвался тот. — С ней все в порядке?

— Жива, не переживай. Сейчас мы поедем к ней. Увидишься… Даю вам для общения три часа. На первый раз вполне достаточно, чтобы поговорить и поделиться пережитым. Если все пройдет благополучно, через пару дней приедем еще раз. А там, как Бог рассудит. Может, и дальше будете вместе.

— Лев Федорович, даже и не знаю, как вас благодарить!

— Не нужно ничего говорить, это тебе некоторое вознаграждение за то, что ты сейчас делаешь.

— Я делаю то, что должен, искупаю свою вину перед Родиной.

— Все так… Но мы еще должны оставаться людьми. А потом, мы понимаем, что тебе работать будет куда труднее, если ты ее не увидишь. Знаем, что ты не склонен к глупостям, но все-таки хотелось бы тебя предупредить, чтобы ты не делал ничего такого, о чем потом пришлось бы очень сильно пожалеть. Ты понимаешь, о чем я говорю?

— Как никто, Лев Федорович, не переживайте, все будет хорошо.

— Именно это я и хотел от тебя услышать. Если так, тогда поехали. — Майор поднялся. Михаил продолжал сидеть. — Ты чего? Уже не раздумал ли?

— Я сейчас, товарищ майор. Только ноги чего-то не слушаются. Затекли, наверное… — Тяжело поднявшись, Аверьянов заковылял к двери.

— Ну, чего ты? — укорил его Волостнов. — Не хватало, чтобы ты в моем кабинете свалился. Что тогда обо мне подчиненные подумают? Что я своих подопечных избиваю? — невесело буркнул начальник Управления.

Вышли в гулкий коридор, и Аверьянов в сопровождении караульных зашагал в сторону выхода. У открытой двери, щурясь на яркое солнце, остановился.

— Чего застыл? — притворяясь сердитым, произнес Лев Федорович. — Садись в машину. — Показав на подошедшего Елисеева, сказал: — Возьмем его за компанию. Должен же за тобой кто-то присматривать, — и, повернувшись к капитану, добавил: — Для всех остальных в Управлении у нас оперативное мероприятие. Уяснил?

— Так точно, товарищ майор! — широко улыбнулся тот.

Время было раннее, но город уже давно пробудился. На дороге нервно просигналил рейсовый автобус, подгоняя трехтонный крытый грузовик. А на перекрестке пожилая женщина, закутанная в длинную темно-серую шаль, что-то выговаривала долговязому подростку в белом кроличьем треухе, понуро поглядывавшему на нее. У одного из домов, сильно припадая на правую ногу, дворник лет сорока пяти усердно разбивал на тротуарах длинным ломом лед, а вдоль самой обочины громоздкими сугробами возвышались кусты акаций, припорошенные мохнатым снегом. У самого подъезда ненадолго сошлись две немолодые женщины, видно, старые приятельницы, о чем-то коротко переговорив, устремились по неотложным делам, каждая в свою сторону.