Геннадий Прашкевич - Пятый сон Веры Павловны

– Это не я. Это майор Егоров.

Внезапно Валентин насторожился.

«А бабки надо срубить. Двор я осмотрел. Удобный… А дом деревянный, ну, эти деревянные кружева, блин… И сучка трахнутая. Вот такая трахнутая. Я за ней присмотрел, она дверь на балкон даже на ночь не закрывает, а уходит из дома часов в восемь утра… Там всего четыре квартиры… Машину оставим на углу, сами в дом, замок обычный, никаких этих железных дверей… У отца Дауна – слово… Мы что, не люди? Прямо завтра пойдем… А брать, говорю, бумагу. Только бумагу… Поняли?… Руки поотрываю!»

– Он сказал – отец Даун?

Сергей удивленно кивнул.

– Интересно, – вздохнул Валентин. – Но не спросишь. Эти твои скины в глаза рассмеются. Скажут: дядя, пить надо меньше.

– Тогда какого черта мы их слушаем?

– Ну, как, – рассмеялся Валентин. – Фольклор впитываем. Видишь, даже бритые ссылаются на отца Дауна. Никто еще не доказал реальность отца Дауна, а на него ссылаются. Разве не интересно?

Хахловой Сергей звонить не стал.

Вряд ли она встает рано, особенно в такую жару.

Решил, просто заеду к ней. Часов в восемь она наверняка дома. Газета у нее объемная, культурная, как окрестили ее в городе, но вряд ли делать такую газету труднее, чем ежедневную городскую. Да и денег у «Сибирских Афин» побольше. Ни для кого не секрет, что газету Хахловой подпитывают жирные нефтяные рубли Суворова.

Купив «Сибирские Афины» в киоске на Батенькова, Сергей сразу наткнулся на стихотворение Морица, какое-то очень уж короткое.

Стихотворение называлось «Эпитафия».

Троекратное сочетание простых, в сущности, слов создавало весьма вызывающую аллюзию. За короткими строками Сергей явственно разглядел выпуклый, слегка сумасшедший глаз Морица, жизнерадостно взирающий на обеспокоенных гомососов.

Сергей вздохнул.

Он ни за что не поехал бы к Соне, если бы не вчерашний привет от Морица, а теперь еще эта пометка под стихами: июль, Томск. Какой, к черту, июль, если Мориц исчез из города летом прошлого года?

Вообще-то Соня Хахлова может знать много, подумал Сергей.

Соня из новых, круто эмансипированных женщин. То, что мужчины писают стоя, поразило ее еще в детстве. Это же раз навсегда убедило Соню в том, что мужчина и женщина слишком разные существа, чтобы не обращать внимание друг на друга.

Свернув на Белинского, Сергей притормозил, пропуская выскочившую навстречу белую «восьмерку». Что это вдруг скины начали путаться под ногами прямо с утра? Эта «восьмерка» в последние дни плешь переела Сергею. А за рулем ее, как всегда, сидел бритый хорек. Правда, прищуренные глазки, обычно прикрытые темными очками, на этот раз поглядывали на мир впрямую и очень хмуро, и это его совсем не красило. Вот полить бы бритую голову кетчупом… Сошло бы за яйцо Фаберже…

Разыскав нужный переулок, Сергей остановил машину.

Двор оказался глухим.

Сергей толкнул калитку.

Запах бензина, палящая духота – все осталось за глухим забором.

Волшебно блеснули цветные стекла просторных веранд. Когда-то Соня Хахлова очень недорого купила квартиру в деревянном двухэтажном доме еще дореволюционной постройки – три больших комнаты с кухней и навесной верандой. Поддерживаемая резными столбами, веранда до сих пор с честью выдерживала не только течение времени, но и тяжелый кухонный стол, и не менее тяжелый старинный буфет, и нечто вроде закрытой стойки, в недрах которой хранилась посуда.

Лестницу в прохладном подъезде покрывала домотканая дорожка.

Пахло деревом, сухой домашней пылью, – детством, отметил про себя Сергей. На стене, окрашенной в голубое, тускло, как вертикальное озеро, отсвечивало зеркало в деревянной раме. Сергей невольно оглянулся, отыскивая взглядом консьержку, но никого не увидел. Как они тут управляются с бомжами? – невольно удивился он. Неужели бомжи еще не открыли такое благословенное местечко? Или обитатели дома держат специальную охрану?

Поднявшись на второй этаж, он нажал на кнопку звонка.

Похоже, Соня Хахлова только что принимала ванну.

Когда она появилась, ее окружало нежное облако таинственных запахов – шампуни, духов, лака. Мокрые волосы красиво падали на лоб и на плечи; выпрямившись, Соня замерла в проеме дверей. Из одежды на ней было только огромное махровое полотенце, правда, и оно в любой момент могло сползти на пол. В правой руке Соня держала массажную щетку, украшенную опрятной надписью: Причешись, свинья!