Михаил Кречмар - Жесткая посадка

Шергин был потрясён. Люди, составленные из дыма, столпившиеся вокруг, начали чернеть, проступать из тумана, как будто кто-то понемногу сдувал пыль со старой фотографии! Под усами блеснули белые зубы Джугашвили, проступил обод от очков Тодзе, и усики Гитлера шевельнулись, обретая силу и плоть!

В воздухе повисли непроизнесённые, но всеми услышанные слова:

– Прошлое было ошибкой. Вместе мы можем повернуть ход истории…

Неожиданно край бумаги начал заворачиваться, почернел, от него к потолку потянулась струйка дыма, и вдруг весь документ свернулся и вспыхнул ярким химическим пламенем. Дым, исходящий от документа, смешался с дымом от алтаря и растворился в воздухе Зала памяти. Белая зола ссыпалась с серебряной папки на пол.

Призраки заколебались, потеряли цвет, и по одному стали покидать Зал памяти.

Старик Акаси глубоко поклонился.

– Я прошу извинить мою неосторожность, господин премьер-министр! В те времена подобные документы обрабатывали самовозгорающимся составом… Я совершенно забыл об этом и заслуживаю справедливого наказания!

– Забудем об этом, Акаси-сан! – Премьер приблизился к старику и поднял его за плечи. – В конце концов – это просто дым…

Через несколько дней Виктор, Сергей, Ухонин и Зимгаевский стояли посреди небольшого официального кабинета в одном из многочисленных правительственных зданий японской столицы.

– Господа, – официально произнёс переводчик взлаивающим и немного угрожающим для европейского уха тоном. – Правительство Японии, учитывая услуги, оказанные вами в восстановлении важнейших страниц его исторического прошлого, просит вас остаться на территории страны и принять этот скромный подарок. – Японский чиновник подошёл к переводчику и протянул ему богато разукрашенную папку с несколькими листами рисовой бумаги.

– Я ознакомлю вас с содержанием этих документов чуть позднее. Пройдёмте.

Виктор и Сергей послушно повернулись к двери. И тут сидевший в углу и углублённо изучавший документы Оноши неожиданно поднял голову и на русском языке без всякого акцента произнёс:

– А вас, Игорь и Александр, я попрошу остаться…

Мы с Виктором работаем консультантами в отделе прикладного программирования корпорации NEC. Как подобает настоящим японским трудящимся, мы продираем глаза в шесть часов утра, бежим на электропоезд, весь день корпим над кодами и вечером возвращаемся в уютный домик на две квартиры в пригороде Иокогамы, дарственную на который от имени японского правительства нам вручил представитель JETRO. Я знаю, наши коллеги невероятно удивлены тем, что «гайджинам» доверено работать в IT-отделе ведущей корпорации страны. Немного меньше они удивляются тому, что мы работаем, по их меркам, вполне удовлетворительно – эти русские всегда имели репутацию чуть-чуть гениальных парней. Но когда я сижу за обеденным столом корпорации, то, заглядывая в их лица, я вспоминаю себя, когда я смотрел на Дмитрия Сергеевича в те моменты, когда он упоённо восстанавливал очертания незнакомого никому из нас моноплана. Так же и они – они видят всего один штрих скрытой от всех нас картины. Полностью же этой картины не видит никто.

Не встречаю я также ни Игоря, ни Зима. И мне от этого становится значительно спокойнее. Потому что все последние месяцы я испытывал очень сильную тревогу, находясь рядом с этими сильными, самоуверенными и авантюрно настроенными людьми. Такие люди должны жить в другом мире, совершенно отличном от нашего. Мы с Сержем сделали попытку заглянуть в него одним глазом и потеряли всё, что у нас было.

Но только почему мне так тревожно, когда во время выездов на ничи-ю [17]я смотрю на море со склона горы Усами и вижу, как поверхность воды раскаляется изнутри пронзительным закатным светом. Так обретает силу нагретый огнём стальной клинок – и вспоминаю восход над Охотским морем, на который мы смотрели с Зимом накануне нашего бегства из России.

И я очень часто вспоминаю Киру.

«Всё идёт хорошо. Только кончится плохо. В России хороших концов не бывает».

Мы не в России.

Так какой конец у нашей истории?

«Известный историк Д. Толанд в своём фундаментальном исследовании „Адольф Гитлер“ пишет в том числе и о том, что ещё в самом начале войны советским руководством была предпринята попытка через царя Болгарии Бориса I передать в адрес Министерства иностранных дел Третьего рейха предложения о заключении мира между СССР и Германией, причём на условиях, которые сочтёт приемлемыми для себя Берлин.