Михаил Кречмар: Насельники с Вороньей реки

Каждая книга – это новый мир, новые границы и новые знания, своего рода мостик, проложенный из серых будней в неизвестное далёко. Вот, скажем, много ли вы знаете о Севере, о его коренных жителях? Думаю, что нет. Даже сильно напрягши свою память, большинство из нас вряд ли вспомнит более десятка известных нам фактов о Сибири и её жителях и, скорее всего, плохо представляет себе, кто такие насельники…

«Насельники с Вороньей реки» – удивительная книга. Книга-быль, книга-детектив, книга-жизнь… Я смотрю на неё как на свидетельство человека, который там живёт и знает ситуацию изнутри. А оно, как говорил Варлам Тихонович Шаламов, дорогого стоит. Михаил Арсеньевич Кречмар с ювелирной точностью повествует о жизни на Севере, не приукрашая, но в то же время и не очерняя действительности. Жизнь Севера, судьбы людей, там живущих, и реалии современной России как таковой – всё это прорисовано удивительно верно. Страница за страницей перед нами раскрывается повседневная жизнь людей, их радости и горести, заботы и мечты… Словно раскатываются километры дорог нашей необъятной родины, где каждая веха – это чья-то жизнь. И как мелочны, алчны и жалки кажемся мы, жители «Большой земли», со своей непрерывной и изматывающей вечной вознёй в наших городских муравейниках, по какому-то недоразумению называемой жизнью. Только здесь, на Севере, в естественном единении человека и природы – действительно настоящая жизнь! Но удивительное дело: и тут мелочность, жадность и алчность никуда не исчезают – скорее наоборот, в условиях постоянной борьбы за выживание всё то наносное, что привносит город, цивилизация, отходит в сторону, обнажая истинные, звериные, инстинкты. Или ты их, или они тебя. Без обид. Всё просто и честно.

«Насельники с Вороньей реки» – старый добрый приключенческий роман с элементами детектива, который я искренне хочу порекомендовать всем для прочтения. «На Севере люди умирают по-разному… Как, впрочем, и везде».

М. Гончаров. Сентябрь 2009 г.

На Севере люди умирают по-разному… Как, впрочем, и везде. Бывает, спит человек в своей избушке или палатке, да и не проснётся. Или оступится на ледяной корке, упадёт и стукнется о каменную кромку виском. Или провалится в полынью на тридцати-сорокаградусном морозе, да и так и замёрзнет в реке. А может случиться и так, что человек простывает, сперва намокнув в воде, затем продрогнув на пронизывающем осеннем ветру и, наконец, вымотавшись до бессознательного состояния. Тогда человек умирает медленно и мучительно, задыхаясь от кашля в проволглом спальном мешке, не в силах развести костёр, на котором можно вскипятить банку чая. Жизнь покидает его медленно, вытекая по капле, и он застывает постепенно и страшно, то на короткое время поднимаемый надеждой, то придавливаемый мыслями о неизбежности смерти, гаснет, как прозрачный огонёк фитиля в луже расплавленного парафина, задолго до того как подоспеет помощь.

Проблема как раз в том, что помощь здесь может не подоспеть никогда.

Потому люди на Севере стараются не путешествовать в одиночку: напарник всегда может найти выход из практически безнадёжной для одинокого странника ситуации, подаст руку на переправе, вытащит из полыньи, поможет поддерживать огонь у жилища. Ну а в крайнем случае – принесёт известие о твоей смерти в ближайшее селение: вот, мол, умер достойный товарищ или раб Божий там-то и потому-то, закопал я его в мерзлоту и поставил над ним крест с перекладиной или столбик со звёздочкой.

Ну а там будут разбираться или нет – будущее покажет.

Человек, на останки которого я смотрел уже минуты три, явно путешествовал в одиночку. Он так и лёг здесь, на сухом пригорке в самых верховьях Вороньей реки, на хрустящей подстилке из сухого оленьего лишайника – ягеля, прижавшись правой скулой к стелющимся веточкам брусники, лицом на юг, к лежащей перед ним тонкой полосе ивняка с отдельно торчащими тополями, один лишь взгляд на которую вызвал бы у жителей Центральной России гримасу отвращения, но бывшую для обитателей местной тундры просто дремучим лесом. Ведь этот ивняк и эти тополя – единственная лесная растительность от самого края таёжных лесов в сотне вёрст к югу и до кромки Северного Ледовитого океана и потому называется здесь «лесом».

Наверное, я на его месте тоже захотел бы умереть, глядя на этот редкий, прозрачный лес, а не на посыпанные мелкой снежной пудрой горы на горизонте. Горы, за которыми ничего, кроме океана, нет. Атак – хоть какая-то жизнь, чёрт побери.