Андрей Орлов - Харбинский экспресс-2. Интервенция

– Довольно, – сказал наконец ротмистр. – Все это попросту глупо. Давайте уж приищем себе иное занятие.

– Но как же так! – воскликнула Анна Николаевна. – Мы должны найти панацею! Владимир Петрович, ведь вы сами – первейшее ее доказательство… С точки зрения медицины!

Ротмистр хмыкнул.

– С точки зрения медицины, сударыня, – ответил он, – мое существование указывает, что чувства родителей не были платоническими. Это уж наверняка. За остальное не поручусь.

Анна Николаевна зарделась и смолкла. Потом умоляюще посмотрела на Сопова.

– Я бы и рад помочь, – сказал тот, – да только получается вроде как в сказке: пойди не знаю куда, достань не знаю что. Поконкретней задачку бы. А так… Что тут поделать? Хотя я в это снадобье верю. Даже не сомневайтесь.

– Ничего, – Павел Романович поднялся. – Мы к этому еще вернемся. А сейчас нам пора.

– Что вы намерены делать? – спросил ротмистр.

– Прежде всего – искать пилота. От этого не отступлю. Ежели не сыщем охотников по наши души, панацея нам будет без надобности.

– Это вы о Гекате? – поинтересовался Агранцев. – Всерьез в нее верите?

– Да. И потому считаю поиски авиатора первостепеннейшим делом. А лауданум никуда не денется.

Тут вклинился Сопов.

– Почему? – спросил он заинтересованно.

– Да по той причине, что все компоненты его должны быть при нас. Когда я пользовал вас и когда лечил ротмистра – что имелось в нашем распоряжении? Мой саквояж. Мои знания. И вы, мои пациенты. Вот так и теперь.

– Ну-ну, – скептически произнес Агранцев. – Дело ваше. Скажите лучше, как намерены выбираться?

– При содействии атамана. У меня с ним дружеские отношения. Я вам потом расскажу. А пока – двинемся к станции.

Был уже вечер. Воздух сделался плотным и влажным, и при быстрой ходьбе казалось, будто его не хватает. Сопов шагал впереди, следом – Павел Романович с Дроздовой. Ротмистр ступал замыкающим.

Не прошли и версты, как он вдруг сказал страшным шепотом:

– Господа, а где же мой кот?!

Остановились. Агранцеву никто не ответил – про кота напрочь забыли. Даже и сам Сопов, немало через него претерпевший.

– Может, на сей раз двинемся налегке? – осторожно предположил Павел Романович.

– Нет уж, – отрезал ротмистр. – Вы свой саквояжик не бросили? Вот и я не оставлю товарища.

Он развернулся и споро пошел назад.

– Не будем ждать, – сказал Дохтуров. – Догонит.

Спорить, к его удивлению, никто не стал. Повернулись и послушно двинулись следом. Получалось, что и Клавдий Симеонович, и госпожа Дроздова молчаливо признали его лидерство. Это было удивительно, поскольку Павел Романович никогда в жизни к начальствованию склонности не имел, да и не стремился. Однако нынешняя ситуация требовала проявления совершенно новых качеств – а прежде всего твердости и командирства, – которые Павел Романович у себя обнаружил. Не без удовольствия, надо признать.

За прошедшие часы городок заметно преобразился. Восторженные толпы исчезли – равно как и гордые недавней победой атаманские казаки. Первые, должно быть, устали от обилия впечатлений, а вторых призвало недреманное атаманово око.

Было тихо, над Цицикаром сгущались сумерки. На привокзальной площади о недавних событиях напоминали лишь стреляные гильзы, звонко катавшиеся по булыжникам мостовой, да бумажные разноцветные ленты, коими благодарные горожане устраивали салют в честь своих избавителей.

У первого пути стоял под парами литерный. Далее, под семафором, гигантской рептилией замер блиндированный поезд. Бронепаровоз пофыркивал паром, словно «Справедливому» не терпелось тронуться в путь.

Это не понравилось Павлу Романовичу. Похоже, атаманово войско готовилось покинуть Цицикар ранее ожидаемого.

Он взбежал по ступеням крыльца – к знакомой уже вывеске. Но путь в ресторацию оказался закрыт. Конвойный казак в черкеске с серебряными газырями заслонил дверь:

– Не велено!

– Я врач, моя фамилия Дохтуров, – сказал Павел Романович. – Мне нужно срочно говорить с Григорием Михайловичем.

Казак покачал головой.

– Не велено, – повторил он. – Атаман и штаб совещаются. Гражданским лицам – ни-ни.

Было понятно: ни за что не пропустит.

– А пойдемте на «Справедливый»! – сказала Дроздова. – Уж там-то нас помнят.

Предложение показалось неглупым. Однако на деле вышла опять неудача: бронепоезд был оцеплен караульными из команды (которую, в отличие от конвоя, в город праздновать не пустили). Через это часовые были озлоблены, хмуры, неразговорчивы. Позвать командира Вербицкого или хоть адъютанта наотрез отказались. Да еще пригрозили прикладом.