Андрей Орлов - Харбинский экспресс-2. Интервенция

– Куда ж тривиальнее. Ладно, я вот к чему: если у живого организма какой-либо член исключить, то ничто утраченную деталь не восполнит. Поэтому, если существует возможность лечения, ничего другого и желать невозможно. Это я вам как врач говорю. Понимаете?

– Само собой.

– А страна, государство – тот же животный организм. Изъяли у него становой хребет, а взамен деревянный костыль надумали вставить. Да только не приживется он! Клюка живой ноги никогда не заменит. И никакие большевистские Советы нашему государю не составят подмену.

– Вон вы куда… – протянул Клавдий Симеонович. – Сразу видно – ученый человек. Излагаете уж очень заумно. Да только пример ваш того… неудачный.

– Почему?

– Слыхал я, будто в заграничных лечебницах фарфоровые зубы наловчились вставлять. Взамен настоящих. И будто бы даже не хуже.

Павел Романович рассмеялся:

– Вы заблуждаетесь. Я знаком с упомянутым фарфоровым суррогатом. Уверяю, хотя владельцы и сверкают невозможною белизною во рту, на самом деле мечтают об утраченных по своему небрежению собственных, природных зубах. Можете мне поверить.

Клавдий Симеонович недовольно пожевал губами.

– Доктор, – сказал он, – скажите открыто: вы к чему государя-то помянули?

Вопрос был прямой, а потому и отвечать следовало однозначно.

– Я намереваюсь, – сказал Павел Романович, – с помощью лауданума спасти нашего государя, который пребывает теперь в заключении. С ним – и со всей августейшей семьей – может произойти что угодно. Лауданум же позволит сохранить жизнь венценосцу. Да и саму династию.

– Ах!.. – воскликнула Анна Николаевна.

– Династия? Венценосец? – сдавленно переспросил Сопов. – Лауданум… царю? Да ведь он же отрекся!

– Господь с вами, Клавдий Симеонович, – сказал Дохтуров. – Отречение ведь незаконно. Неужели не знаете?

– Не знаю!

– Все просто. Государь у нас император, но в то же время и царь, верно?

– Так. Ну и что? Что в лоб, что по лбу – все едино.

– Ошибаетесь. Разница в том, что император – титул светский, он к нам от византийцев пришел, а тем – от языческого Рима достался. И коронация – только обряд. А вот с царским званием дело иное. У него ведь корни библейские. Царем можно стать исключительно через церковное таинство миропомазания. Великих иудейских царей Давида и Соломона помните? И они были помазанниками Божьими, а потом и на Руси это таинство укрепилось. Через то Бог страной управляет, а без него какая же власть?

Сказав это, Дохтуров на мгновение умолк. И, воспользовавшись паузой, Анна Николаевна спросила:

– Вы хотите сказать, что отречься можно лишь от данного людьми? То есть от титула императора?

– Конечно. От миропомазания отказаться нельзя. Равно как от венчания либо крещения. А потому Николай Второй – все еще царь. Никто лишить его царского звания не в силах. Не сомневаюсь, большевики так или иначе это тоже поймут. И в свою очередь предпримут шаги. Сейчас государь в Екатеринбурге, под арестом, и полностью в их власти. И дом купца Ипатьева может стать для него последним пристанищем. Наверняка так и будет. Что, Клавдий Симеонович, разве я ошибаюсь? Отпустят красные нашего государя?

– Вряд ли, – сказал Сопов.

– Вот видите!

– Однако я другого не понимаю. – Клавдий Симеонович повертел в пальцах опустевшую чашку. – Вы-то ему чем поможете? Допустим, с рецептурой задачку вы разрешите. А дальше? От пули, скажем, ваш ланданаум…

– Лауданум, – машинально поправил его Дохтуров.

– Вот-вот. Скажите, спасет ли он от винтовки иль хотя от нагана? А от пламени защитить сумеет?

– Не знаю, – сказал Павел Романович. – Но это не имеет значения.

Он замолк и глянул по сторонам. В аптеке царил полумрак – провизор определенно экономил на свечках. Возле прилавка разливался дрожащий мерцающий полукруг от единственной, укрепленной в бронзовом шандале свечи, но уже в трех шагах от него клубились густые чернильные тени. Правда, над столиком для посетителей свисал потолочный светильник, но стекол его столь давно не касалась человеческая рука, что свету он давал совсем мало.

Провизор расположился за стойкой – что-то тихонечко взвешивал на трепетных портативных весах, позвякивал малыми гирьками. Казалось, он был занят только собой. Но тогда почему нет-нет да и блеснет в сторону пришельцев стеклышко старомодного пенсне? Случайность? Пока трудно сказать.

Павел Романович оторвался от наблюдения за провизором и вернулся мысленно к заданному вопросу. Был тот, что называется, в точку. Каковы истинные свойства лауданума? Где граница возможностей? Определенного ответа пока не имелось. И у самого Теофраста на сей счет ясности было не много: он сперва утверждал, будто его панацея – только универсальное лекарство, не более. А позднее опровергал себя сам, говоря, будто лауданум может продлевать жизнь и даже воскрешать усопших. Дохтуров склонялся к первому. Но для его цели и этого было достаточно.