Алексей Шерстобитов - Чужая жена [СИ]

— Милая жуть, и вообще если кто-то хочет разврата, а получает целый концерт без окончания, то заплатить все равно должен…

Он нес заведомую чушь, понимал это, и в муках непонимания, боязни: вот — вот все это закончится — был готов на все:

— Я уверен, что тебя на это подвигли грустные, даже ужасные обстоятельства. Я постараюсь их понять, а потом, это действительно было неповторимое зрелище!..

Арон Карлович вскочил, только было присев. Он был крайне возбужден. Каждый момент занимал его ни меньше, чем целый час в день его собственной, когда-то сыгранной, свадьбы:

— Мария, готов поклясться, что вы честнейшая из женщин, и нас с Андреем нисколько не обманули!

Из-за охватившего всех непомерного волнения, он перешел, совершенно этого не заметив, на «Вы», но так же искрометно продолжил, как ни в чем не бывало:

— Можно даже сказать, что мы еще должны остались…

Как-то все ни так и ни туда уходил разговор, но сути излияния душ это нисколько не меняло, а потому продолжилось по дороге к усадьбе Алексея, который очень быстро расставил все на свои места, рассказав про своего хорошего знакомого и его возлюбленную…

Леха только вернулся с охоты. Иногда он любил пройтись по тетеревиным токам. Надо отдать ему должное, он в основном гулял, попугивая птиц, лишь изредка позволяя себе «взять» одну — две. Ему полюбились эти места, наполненные красотой, гармонией, тишиной. В них не было опустошения, как там, куда приходят потребители, скупая, застраивая, загаживая. Эти места никому не были нужны из-за своей отдаленности, маловодности и недоразвитости в смысле развлекательном. Тем и были ему дороги!

Чистота и нетронутость, спокойствие и расположенность к человеку самой природы, притягивали бывшего военного, и он наслаждался этими дарами, надеясь, что так будет всегда!

Здесь не было ничего на многие километры, что могло бы тревожить, злить, отвлекать. Бывало, что он отходил от машины на десяток верст, даже не замечая этого. Гуляя ногами, Алексей удалялся в бесконечность мыслями. Какая кому разница, какими они были, здесь он мог переживать о том, что было в столице заслонено тамошними проблемами и работой.

В Москве он был занят временным, здесь занимали думы о вечном, духовном. Эта жизнь ему нравилась больше. Бывали периоды, когда он убегал и прятался в этом укромном, уютном уголке, где принадлежал сам себе. Здесь существование сменялось чувством жизни, которая часто казалась обреченной на дикое, не желаемое изменение, хотя успокаивало.

Именно приезжая в эту усадьбу, мужчина сбрасывал латы, груз обязанностей и опасений, оставаясь самим собой, только вырванным из когтей кажущейся безысходности.

В почти выцветшем камуфляже, высоких армейских ботинках, сидящего на кресле-качалке, наслаждавшегося видом, постепенно меняющих цвет от заходящего солнца, верхушек елей, уходящих за горизонт, застала его шумная компания.

За это время он настолько привык к ним, что к вечеру каждого дня начинал скучать без этой троицы, непонятно, чем объединявшихся людей. Каждый из них был самобытен и индивидуален, к ним не подходило ни слово, ни тем более понятие «масса». Общение к каждым и по отдельности, приносили ему удовольствие. Поэтому, лишь заслышав их разговор, он поднялся и направился к друзьям.

— И что это мы такие возбуждённые? Неужели, наконец-то решили, куда ставить павильоны?

Это было неожиданно, поскольку за произошедшим между Марией и Андреем, все совершенно забыли эту тему. Понятно теперь, что Алексей в курсе не был, да и не очень-то интересовался, мало того, он сам занимался поисками, надо сказать не безуспешно! Только искал он огромный подземный склад-бункер, куда перед отступлением Вермахта десятки грузовиков завозили какие-то грузы. Дальнейшего никто из стариков рассказать не мог, кроме, как предупреждая о том, что вначале шестидесятых годов все ходы были подорваны, и после некоторое время существовало оцепление из трех постов, снятое лишь после смерти Сталина. Это отдельная история…

На сказанное хозяином усадьбы троица встала, как вкопанная. Андрей и Мария повернулись к Арону. Во взглядах их не было претензий, но стоял воплощенный вопрос:

— Карлыч, а че ж мы…

— Ну… нечего мне вам сказать! Это был последний туалет, типа сортир… Вообще не пойму, откуда их столько на этой площади. Если, конечно, это то, что я думаю — ведь все они просто ямы с непонятно чем! Я не знаю, что вам сказать! За сегодня узнал столько подробностей, что волосы дыбом встали!