Алексей Шерстобитов - Чужая жена [СИ]

Ноги ее тоже не держали. Накопленное за эти дни эмоциональное напряжение уже не могло вырваться иначе, как через истерику, но тихую, прижимающую, вздрагивающую, жаждущую всего, чего угодно лишь бы вместе!

Мария опустилась рядом, преодолев сопротивление прижимаемых рук Андрея. Он смотрел на нее с недоверием, изо всех сил стараясь проморгать нависшие слезы. Старательность и сосредоточенность всегда мешает выражать настоящие чувства, они коверкают и уродуют то, что скрывать бы не следовало. Но разве в такие минуты интуицию женщины можно обмануть? Любая маска просматривается ей насквозь, тем более та, что надета не нарочно, и даже не замечаема самим хозяином.

Человек не видит своего лица, только предполагает о своей мимике, даже натренировавший перед зеркалом выражения, реакции, позы, все равно представляет настоящее лишь отдаленно. Что уж говорить о том, что мы можем испытывать, когда в самый главный момент нашей жизни каждую клеточку нашего лица рассматривает не только любящий нас человек, но и любимый нами!

Взгляд, охваченный страстной стороной чувства, имеющий свое начало в душе, продолжение в сердце, проходя через все наши нервы, запутавшийся в уме, с которого будто сойдя, а точнее сбежав, теряя равновесие, выскакивает прямо навстречу ее взору. Эта сумашедшинка, связавшаяся с обожанием не может ускользнуть от той, которая и ждет, и ищет этого!

«Сумасшедшинка», видимая Марией, была гигантских размеров, хоть не совсем осознанной до конца Андреем, была заметна издалека. Ответная реакция перевернула что-то внутри, явно не материального свойства, но ощутимое вполне физически. Пульс давно зашкаливал, воздуха не хватало, вся она тянулась к нему, желая не многого, но единственного — слиться и остаться навсегда!

Покрыв его лицо поцелуями, она наконец лишилась того старого страха преследования бывшим мужем и его родственниками. Облегчение было настолько явным и казалось чудесным избавлением от прошлого навсегда, что все планы, так тщательно продуманные, в мгновение ока преобразились из блистательных в провально-утопические. Теперь хотелось быть просто рядом с ним.

Эта мысль полоснула по прежним, глубоко засевшим чувствам, вдруг оказавшимися почти на поверхности. Всколыхнулись чувства к Рустаму, давая понять, что они еще дышат, и вполне живы. Отбросив их, как пережиток, Мариам захотела рассказать правду о себе. Кто она, чья дочь, чья жена, чем жила последние годы, сколько и как заработала, но в мозгу поднялся возмущенный голос бывшего мужа. Он говорил, что никогда настоящий мужчина подобного не поймет, даже не захотев этого сделать, и, конечно, такой честности не оценит.

Он напоминал ей, что такой падшей женщине не место рядом с порядочным человеком, но если она промолчит, то рано или поздно, правда вскроется, и все закончится…

Отброшенная и побежденная боязнь, истекающая из прошлого, быстро замещалась новыми опасениями. Еще не обретя, она уже опасалась потерять. Такие состояния часто превращаются в настоящие фобии, мучают ужасными сомнениями, превращая, совершенно безосновательно, жизнь, обязанную стать счастливой, в помойную яму ревности, подозрений, обмана. И все это можно было избежать, всего лишь переступив, кажущуюся огромной пропастью, маленькую канавку необоснованного страха.

Любовь не только прощает, но оправдывает не осуждая. Если ее нет, то тщетно становится все, даже предыдущая целомудренная жизнь, жертвенное настоящее и загубленное ради любимого возможное другое перспективное будущее…

Слез не было на его глазах, хотя они и покрывались, до сих пор, тонкой, блестящей пленкой. Получив несколько поцелуев и ответив горячими, продолжительными своими, он выпалил, в совершенном безумии:

— Надо бы успокоить Арончика. Дорогой друг, тебе не видать моей Марии, как своих ушей!..

И уже обращаясь к ней:

— Ангел мой, я тебя люблю! Может я и безумен, но я настолько ослеплен тобой… еще с первого момента нашей встречи, что мне все равно, почему и зачем произошло тогда то, что произошло, потому что все это было лишь очередной ступенью к сегодняшнему дню. Я не мог ничего сделать в предыдущие дни, ощущая какую-то преграду, но сегодня…, сейчас ее больше нет!..

— Мне так много нужно тебе сказать! Я ведь не Мария, а Мариам!..

— Еще красивее…, и совсем…, совсем не важно… то есть, конечно, важно… мня-м… родители и все… очень важно, но вторично!

— Я воровка на доверии…

— Жуть…

Воскликнули оба, но с тоном «здорово», Светищев добавил: