Сергей Зверев - У расстрельной стены

Рабочие не должны позволять авантюристам и безумцам взваливать на голову пролетариата позорные, бессмысленные и кровавые преступления, за которые расплачиваться будет не Ленин, а сам же пролетариат…

Вот именно такой жестокий и заранее обреченный на неудачу опыт производят комиссары над русским народом…»

— Это что — и правда все Лиза написала? — Матвей недоверчиво покачал головой, с силой потер пальцами лоб и кивнул в сторону лежащей на столе комиссара пачки «Казбека»: — Можно, я закурю?

— Кури. Твоя красавица всего лишь перепечатывала. А написал все это в семнадцатом-восемнадцатом товарищ Горький.

— Какой Горький? Наш, что ли? — Матвей едва не поперхнулся дымом. — Который про мать и буревестника сочинил? Да ну, быть такого не может!

— Почему не может? — добродушно улыбнулся Медведев. — Еще как может! В те годы была у Алексея Максимовича газета «Новая жизнь». Правда, потом наши ее прикрыли — уж больно крепко Горький крыл новую власть и лично Владимира Ильича… Но мы ведь сейчас с тобой о другом говорим, так? О Лизавете твоей. Вот скажи мне честно: как ты думаешь, ее помощь отцу в напечатании всех этих документов можно расценивать как детскую шалость? Можешь даже не отвечать, я знаю, что ты не дурак. И она вроде на идиотку не похожа, так? И что у нас получается в итоге? А получается, что Лиза твоя все прекрасно понимала и по доброй воле помогала врагам народа и нашего государства. Так или нет?

— Ну, наверное, так, — неуверенно пожал плечами Матвей и сокрушенно вздохнул: — Но все-таки неужели нельзя было как-то…

— Помягче? — догадливо усмехнулся комиссар. — Так твоей подпольщице пять лет лагерей дали. А могли и десятку влепить, и к стенке запросто поставить! Это если бы ее под участие в подпольной контрреволюционной организации подвели, — ты же знаешь, как это иногда у нас делается… Просто следователь пожалел девку и написал в деле, что ее вина всего лишь в том, что она разрешала отцу пользоваться машинкой библиотечной — якобы он приходил по вечерам и сам все печатал. А уж что он там настукивал — Лизавета, мол, не знала и знать не желала.

— Вроде как спас, значит, — недобро скривил губы Матвей.

— А ты не кривись, добрый молодец, — холодно произнес Медведев. — Ты лучше подумай о том, что и сам сейчас, по сути, случайно уцелел. Между прочим, есть в твоем личном деле одна очень интересная бумажка: сознательная гражданка доводит до сведения органов, что некий сотрудник НКВД имел любовные отношения с недавно осужденной советским судом дочерью врага народа Корнеева. Догадываешься, о каком сотруднике идет речь? И донос этот будет лежать в папочке до поры до времени, никуда он не исчезнет! И будет крючком, петлей, которую можно в любую минуту накинуть на твою шею… Знаешь, как пьяные белогвардейцы в русскую рулетку играли? Оставляли в «нагане» один патрон, вслепую проворачивали барабан — и ствол к виску. Наудачу! Повезет — под боек подвернется пустое гнездо. Отвернется удача — пуля в башку. Так вот, Матвей, ты сейчас в эту рулетку выиграл. Но, думаю, в другой раз тебе так не повезет.

Или ты забыл, какое время у нас сейчас? Так я тебе напомню: товарищ Сталин хочет крепко ударить по оставшимся в стране врагам народа — поганой метлой вымести троцкистов и прочих оппозиционеров. Знаешь это слово? Короче, всех, кто хоть в какой-то мере против власти и линии партии! И метлу эту он дал в руки товарищу Ежову. А нарком уж так старается, что только пыль кровавая столбом! И на местах работа кипит — и так кипит, что, поговаривают, вождь одному очень уж ретивому прямо так и написал: «Уймись, дурак!» Речь там шла об увеличении лимита на расстрелы врагов народа. Вот и подумай своей головой, чего в такой обстановке стоит твоя жизнь. Или моя — тут ведь без разницы… Пойми, Матвей, сейчас почти каждый в нашей стране играет в русскую рулетку! Мы же всегда ни в гульбе, ни в драке меры не знаем, уж если махнем, то махнем! И правым, и виноватым достанется…

— Это уж точно, — угрюмо поддакнул Дергачев. — Можно сказать, бей своих, чтоб чужие боялись!

— Ты, Федотыч, язык-то попридержи, мой тебе совет, — жестко оборвал его комиссар. — А то и оглянуться не успеешь, как в своем же коридорчике и окажешься! И «наган», заметь, будет уже не в твоей руке, понял? Собственно, я тебе уже все сказал. Помнишь обыск у нэпмана в двадцать пятом? Ты же мне тогда вроде как жизнь спас, так? Ну, вот я тебе должок, получается, и вернул. И запомни, больше я тебя спасать не стану. В общем, кончай дурить, лейтенант!