Сергей Зверев - У расстрельной стены

— Ну, если такое дело, что сам товарищ Медведев за тебя просит, то, так сказать, пойдем тебе навстречу. Вот только, извини, но в армии сейчас, понимаешь ли, всякие реформы идут. Сокращения, так сказать. Отправляют мужиков землю пахать. Так что придется тебе до следующей весны подождать. А через полгодика приходи — новый призыв у нас, парень, будет, скорее всего, только в феврале! Твою службу в ЧОНе мы, так сказать, обязательно зачтем — будем считать, что там ты и допризывную подготовку прошел, и боевой опыт получил…

Пришлось Матвею еще полгода работать в до смерти надоевших мастерских и честно нести службу в своей части особого назначения…

Пришла весна, и Дергачев вновь отправился в военкомат. И была медкомиссия, и было заполнение длинных анкет, в которых он подробно рассказал о своем социальном происхождении — «из крестьян-бедняков», о том, что никогда «не состоял в антипартийных группировках», не принимал участия в Октябрьской революции, не имеет родственников за границей, не состоял под судом, и о многом другом.

А еще через несколько дней доброволец Дергачев «убыл к месту прохождения службы».

Служба Матвея не тяготила, напротив, поначалу решительно все вызывало в нем почти детский восторг: и хрипловатые звуки сонного горна, возвещающего о побудке и отбое, и новая, что называется, с иголочки, форма, и чистота постели, что ожидала его в до блеска отмытой старой казарме, и многое другое.

Политическая учеба с ее нудными докладами о текущем моменте, повышение грамотности, зубрежка уставов, полевые занятия и все прочее, что было необходимо знать бойцу Красной армии, и даже строгая дисциплина, царившая в их стрелковом полку, — Дергачеву нравилось все.

У парня, за плечами которого было всего два класса церковно-приходской, живой интерес вызывали и правила русской грамматики, и география, устройство пулемета «максим» и технология производства пороха, строевой устав и состав Совнаркома. Вот только времени на все эти интереснейшие вещи катастрофически не хватало — саму-то службу никто не отменял! К великому сожалению Матвея, не хватало времени и на чтение книг, которые он чуть ли не в прямом смысле глотал с невероятной жадностью и скоростью. Цепкий ум и молодая память все новые знания и умения фиксировали, разбирали и укладывали на свои, только им ведомые полочки…

Но особое удовольствие Матвею доставляли стрельбы, на которых он неизменно находился в первой тройке, оказалось, что у него к этому непростому делу настоящий талант. Командир роты, рассматривая после очередных стрельб мишень нового бойца, уважительно покачал головой и, показывая большой палец, заявил:

— Да у тебя, Дергачев, здорово получается, молодец! Прям-таки снайпер!

Что такое «снайпер», Матвей спросить постеснялся, но все же надеялся, что это что-то действительно стоящее, а не какая-нибудь зловредная контрреволюция вроде «кокотки».

Кроме официальных политзанятий, которые обычно проводил комиссар, Дергачев иногда получал и другие, не менее важные уроки, и тоже намертво вбивал их в свою память.

Как-то раз молодого красноармейца прихватил за ремень старшина роты и, делая вид, что выговаривает нерадивому бойцу за непорядок в форме одежды, вполголоса произнес:

— Ты, Дергачев, парень вроде не глупый, а вот слова всякие за дураками повторяешь! Ты зачем вчера говорил, что в Совнаркоме одни жиды, то есть евреи, заседают? И про то, что там окопались антелигенты всякие, а рабочих и крестьян там и вовсе нет? Ты это брось, понял? Во-первых, это все вранье и контрреволюция. А во-вторых, парень, запомни: язык до Киева не всегда доведет, а вот до ближайшей стенки — запросто! Накрепко запомни! И лишнего никогда и нигде не болтай, глядишь, и проживешь подольше…

Матвей запомнил. Старшина, умнющий кряжистый мужик из рязанской глубинки, был кругом прав — и впоследствии Дергачев не раз в этом убедился. Умение держать язык за зубами и никому не доверять свои не очень-то правильные мысли и сомнения крепко помогало Матвею не только в непростой службе, но и в самых обычных жизненных ситуациях.

Никто не знает, чем может отозваться наше неосторожное слово, мимоходом брошенное даже в самом узком кругу, казалось бы, верных и проверенных товарищей. Разве что суровая баба по имени Жизнь точно знает перечень слов, за которые легкомысленному болтуну порой приходится платить очень дорого — карьерой, свободой, а иногда и жизнью. Бывают времена, когда цена слова возрастает просто неимоверно. И самой ходовой гирькой для взвешивания некоторых из них становится пуля…