Сергей Зверев - У расстрельной стены

Хорошая присяга, правильная. Но, если честно, прежняя, в которой, как рассказывал комиссар, было написано не «гражданин», а «сын трудового народа», мне как-то больше поглянулась. Говорят, ту присягу вместе с красногвардейцами сам товарищ Ленин принимал — и уважение к людям проявил, и вроде как и сам рядом с бойцами встал…»

— Я клянусь добросовестно изучать военное дело… и до последнего дыхания… — продолжал читать комиссар. — Я всегда готов по приказу рабоче-крестьянского правительства… не щадя своей крови и самой жизни… Если же по злому умыслу я нарушу эту мою торжественную присягу, то пусть меня постигнет суровая кара советского закона, всеобщая ненависть и презрение трудящихся!

Чтение закончилось, и оркестр, повинуясь отмашке комиссара, грянул «Интернационал». Бойцы и командиры сотнями мощных мужских голосов запели: «Весь мир насилья мы разрушим до основанья, а затем мы наш, мы новый мир построим! Кто был ничем, тот станет всем!.. Это есть наш последний и решительный бой! С Интернационалом воспрянет род людской!» Песня ширилась и летела, подобно могучему вихрю, она наполняла силой, заставляла расправлять плечи и полной грудью вдыхать пьянящий ветер свободы. И в эти минуты, наверное, каждый из краскомов и красноармейцев искренне верил, что мировая революция не за горами и до всемирного счастья и равноправия, когда не будет ни бедных, ни богатых, рукой подать…

Потом было торжественное прохождение строем мимо небольшой трибуны, на которой комполка и комиссар, приставив ладони к козырькам фуражек, со строгими и в то же время какими-то просветленными лицами принимали парад. Матвей вместе с товарищами прошел мимо трибуны, старательно поддерживая равнение и оттягивая носок ботинка. Большой барабан отбивал четкий ритм, и красноармейцы с должной суровостью пели уже другую песню, написанную не так уж и давно по поводу разгрома в Крыму войск барона Врангеля. Бойцы выводили: «Белая армия, черный барон снова готовят нам царский трон. Но от тайги до британских морей Красная армия всех сильней!»

В эти минуты Матвей был по-настоящему счастлив — наконец-то он стал полноправной частью огромной силы по имени Красная армия…

Матвей хорошо помнил тот июльский день двадцать второго года, когда он одним выстрелом сшиб с лошади своего бывшего дружка детства. Помнил сильный дождь, обрушившийся на отряд коммунаров во время возвращения — и до дома-то оставалось всего ничего. В мастерские они тогда приползли до смерти уставшие, вымокшие, голодные и злые. И так Дергачеву вдруг захотелось хоть куда-нибудь убраться из осточертевшей Отрожки, что зубы от тоски свело, и на время он забыл даже о постоянно терзавшем его голоде! Особо не раздумывая, Матвей подошел к старшему из чекистов и спросил:

— Товарищ чекист, а можно мне с вами? Ну, это… в Воронеж. И вообще…

— С нами? — Сотрудник ГПУ смерил парня равнодушным взглядом и устало сказал: — Пока, наверное, не получится, брат. Сколько тебе — восемнадцать-то есть?

— Есть! Скоро вообще девятнадцать будет.

— Это хорошо, — кивнул чекист и спросил: — Из крестьян? Происхождение как — не подкачает?

— Крестьяне мы, это точно! И аж до черт знает какого колена одни бедняки, ей-богу. Так что не бойтесь, не подкачает. А еще я комсомолец, и это… стреляю хорошо! Можете проверить!

— Сейчас, что ли? — мрачно усмехнулся чекист. — Да верю я, верю, не мельтеши ты… Ты, стрелок, в армии-то служил? Ваш ЧОН не в счет, сразу говорю. — Увидев, как Матвей грустно покачал головой, продолжил: — Вот видишь… Давай мы с тобой так договоримся: я тебе записку в наш военкомат напишу — там ты ее военному комиссару, товарищу Сидорову, отдашь. Он, я думаю, поможет и все устроит. А когда честь по чести отслужишь, тогда и приходи к нам, в ГПУ. Там и посмотрим, что ты за фрукт и подойдешь ли для службы в органах. Договорились?

— Ага, договорились! Только вы прямо сейчас записку-то напишите, а то забудете ведь!

— Не «ага», а так точно! И настырный же ты, парень… Но это, пожалуй, и хорошо. Сейчас напишу, не бойся ты, не забуду. Фамилия-то твоя как?

— Фамилие? Дергачевы мы. Матвей. — И, после недолгого колебания, добавил: — Федотыч.

— Так, податель сего… Дергачев… В просьбе прошу не отказать… — Чекист закончил писать, вырвал из блокнота листок и с улыбкой протянул Матвею: — Вот тебе вроде как мандат. В общем, как отслужишь, приходи! Живы будем — помогу. Дерзай, брат…

Правду сказать, записка от сотрудника самого ГПУ тогда не очень-то помогла Матвею. Военком, пожилой мужик, прочел «мандат», смерил парня тяжелым, усталым взглядом и коротко бросил: